Скачать книги категории «Зарубежная классика»

«Дух любви» (1931) – первый роман замечательной английской писательницы Дафны Дюморье (1907–1989). Его сюжет разворачивается на фоне захватывающих пейзажей Корнуолла, ставшего для Дюморье второй родиной, а также местом действия и других ее знаменитых романов: «Трактир „Ямайка“», «Ребекка», «Королевский генерал», «Моя кузина Рейчел»… «Дух любви» – это семейная сага о четырех поколениях корнуоллской семьи Кумбе, владеющей корабельной верфью. История этой семьи, полная печалей и радостей, взаимной любви и ненависти, охватывает сто лет, с тридцатых годов XIX века до тридцатых годов XX века. Впоследствии Дюморье признавалась, что верит в духовную связь поколений, и именно об этом ее первый роман – о странной связи, неподвластной времени и смерти, соединяющей родственные души, которые несут бремя беспокойства и страдания, томления по красоте и свободе, но обретают покой лишь друг в друге.

Пересказ знаменитой трагедии Уильяма Шекспира «Король Лир», проиллюстрированный произведениями мировой живописи. …Пьеса о короле Лире написана по мотивам древних преданий и рассказа взятого из английской хроники. Лев Толстой упрекал Шекспира в сказочности, неправдоподобии сюжета, в том, что «так в жизни не бывает». Семейная жизнь самого Толстого закончилась уходом из Ясной Поляны. Трагический разрыв с семьей великого романиста в чем-то повторил историю мифического короля Лира. Миф и предание и даже сказка иногда отражают жизнь и вечную проблему отцов и детей правдоподобнее самого реалистического романа… В издании использованы гравюры XIX—XX веков, а также произведения художников Д. Ф. Вентворт, М. Ретца, Г. Попа, Д. Рейнольдса, А. фон Хенкеля, И. Г. Фюсли, Ф.-М. Брауна, Ж.-Ф. Дюси, Э.-О. Эббея, Дж.-Ф. Бенселла, Б. Уеста, П.-Ф. Розермеля, Дж.-У. Джой, Дж. Барри и И. Е. Репина.

В 1933 году Франц Верфель создал монументальный роман "Сорок дней Муса-Дага" – произведение, которое не только рассказывает о трагических событиях прошлого, но и служит мощным напоминанием о вечных вопросах геноцида, исторической памяти, сопротивления и человечности. Эта эпическая сага, основанная на реальных событиях геноцида армян 1915 года, повествует о героической самообороне жителей армянских деревень, расположенных у подножия горы Муса-Даг, в Османской империи. В год, когда исполняется 110 лет со дня начала этой чудовищной трагедии, роман Верфеля приобретает особую актуальность, напоминая нам о необходимости помнить и учиться на ошибках истории.

Ключевая фигура романа – Габриел Багратян, армянин, получивший образование в Париже, который возвращается на родину, охваченную пламенем геноцида. Он, неожиданно для себя, становится лидером сопротивления, направляя усилия сотен своих соотечественников, оказавшихся на грани смерти и полного уничтожения. Верфель с неподдельной искренностью и дотошностью воспроизводит быт, культуру, традиции и духовный мир армянского народа, подчеркивая его богатую историю и культурное наследие, которому грозит полное исчезновение.

Читатель становится свидетелем не только физических страданий и ужасов войны, но и глубокой психологической травмы, которую переживают герои. Они вынуждены принимать тяжелейшие решения, выбирать между покорностью и отчаянной борьбой, между надеждой и отчаянием. Верфель раскрывает человеческие характеры в их крайнем проявлении, показывая как низменные черты, такие как предательство и жестокость, так и высочайшие примеры мужества, самопожертвования и солидарности.

Роман пронизан духом национального самосознания и нравственного выбора. Он исследует глубины человеческой души, ее способность к состраданию и милосердию в условиях бесчеловечности. Верфель проводит параллели с другими историческими трагедиями, задавая непростые вопросы о природе насилия, о причинах войн и о последствиях ненависти. Роман ставит под сомнение саму возможность бездействия перед лицом несправедливости и призывает каждого читателя к личной ответственности за происходящее в мире.

"Сорок дней Муса-Дага" – это не просто историческая реконструкция, это глубокое философское размышление о ценности человеческой жизни, о справедливости, о важности сохранения памяти и о том, как противостоять любым проявлениям нетерпимости и дискриминации. Верфель создал трагедию, которая до сих пор звучит актуально, предостерегая нас от повторения ошибок прошлого. Книга написана в напряженном, захватывающем стиле, который не дает читателю ни на минуту расслабиться. Она побуждает нас не только к сопереживанию, но и к размышлению, к осознанию своей роли в современном мире. Это важный роман, который стоит прочитать каждому, кто интересуется историей конфликтов и трагедий XX века, а также для тех, кто стремится понять смысл жизни в тяжелых обстоятельствах и кто небезразличен к судьбам других людей. Роман также напоминает о том, что правда и справедливость должны быть целью, к которой стоит стремиться, несмотря на все трудности. По прошествии 110 лет, «Сорок дней Муса-Дага» продолжает оставаться памятником героизму и трагедии, призывая нас не забывать и не повторять ошибок прошлого

Пересказ знаменитой трагедии Уильяма Шекспира «Макбет», проиллюстрированный произведениями мировой живописи. …Имя Макбет благодаря трагедии Шекспира стало нарицательным для человека, который ради достижения власти не останавливается перед кровавыми преступлениями. Очень многим правителям, чтобы взойти на трон приходилось интриговать, обманывать и проливать кровь. Великий драматург ярко изобразил один из худших пороков человека – властолюбие. Но слишком сгустил краски, описывая исторического Макбета и обелил одного из его соперников – предка короля, при котором жил сам… В издании использованы гравюры из Лейпцигского издания 1854 года трагедий У. Шекспира «Макбет» и «Король Лир», гравюры и фотогрфии XIX—XX веков, ксилография афиши трагедии У. Шекспира «Макбет» с Т.-У. Кином в главной роли, а также произведения художников Р. Куммера, Я. де Вета II, Д. Вуттона, Т. Шассерио, Д. Мартина, Р. Смерка, Дж. Каттермола, Д. Даунмена, Т. Салли, И.-Г. Фюссли, Д. У. Эбботта, Дж. Ромни, Г. фон Макса, М. Ритца, Д. Декрица, А. Давида.

«Однажды, в начале ноября, страшный ветер, бушевавший в горах три дня и три ночи, наломал столько деревьев в Татрах, что местами целые склоны были завалены сосновым буреломом… Лишь кое-где торчали буки с замерзшими листьями, державшиеся на глубоко ушедших в землю корнях. Потом пошли дожди, потом снег, и раз ночью, к концу ноября, стало сильно морозить…»

«Граф Гедеон-Поль-де Монтестрюк, известный также под именем графа де-Шаржполя, считался, около 164… года, одним из богатейших и счастливейших дворян южной Франции. У него были обширные владения и хотя дворянство его не восходило до первых времен монархии и его предки не попали в число рыцарей-завоевателей Палестины, но он был в родстве с знатнейшими фамилиями королевства, которое только что было вверено Провидением рукам еще неопытного Людовика XIV.

Этим завидным положением фамилия де Монтестрюк, стоявшая в уровень с первыми домами в Арманьяке, одолжена была странным обстоятельством, ознаменовавшим начало её известности, и особенному благоволению короля Генриха IV, славной памяти…»

Книга также выходила под названием «Плащ и шпага».

«Небольшая комната, вся заставленная шкафами. – Слева дверь – справа сундуки, на которых навалена всякая старая мебель, большею частью поломанная и видимо ожидающая починки, и другой хлам. – Все это сложено нарочно в стороне, чтобы опростать место, где поставлен простой стол и стул…»

«Друзья – плохая порода. Они на то лишь и годны, чтобы у вас обедать, да стоять, повесив головы, перед вашей могилой. Последнее исполняют они всего охотнее. „Наконец-то мы от него избавились!“ думают они среди вздохов, и в радости своей способны даже собрать по подписке крон 200 в пользу вдовы. Так (приблизительно) говорил я адвокату Ионатану, сидя с ним после обеда за бургундским (настоящим бургундским, – у этого малого есть-таки сношения!) и он, по обычаю своему, принялся читать мне мораль…»

«Рычите вволю! Плюй, огонь! Лей, дождь!

Ни гром, ни дождь – не дочери мои:

В жестокости я их не упрекну;

Им царства не давал, детьми не звал, –

Повиноваться не должны. Валяйте ж

Ужасную потеху! Вот стою я:

Больной, несчастный, пре́зренный старик,

Но вы, прислужники и подлипалы

У дочерей-злодеек, с ними вместе

С небес разите голову седую

И старую, как эта. О, о срам!..»

«Старик и море». Повесть посвящена «трагическому стоицизму»: перед жестокостью мира человек, даже проигрывая, должен сохранять мужество и достоинство. Изображение яростной схватки с чудовищной рыбой, а затем с пожирающими ее акулами удачно контрастирует с размышлениями о прошлом, об окружающем мире.

«А перед нами все цветет, за нами все горит… Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит!»

Но что делать, если не думать ты не можешь? Что делать, если ты не способен стать жалким винтиком в чудовищной военной машине? Позади – ад выжженных стран. Впереди – грязь и кровь Второй мировой. «Времени умирать», кажется, не будет конца. Многие ли доползут до «времени жить»?..

«Далеко среди скал, там, где густой лес достигает еще значительной высоты, а область развесистых, белоствольных берез образует издали, на склонах гор, как бы роскошный ковер, жили пара орлов, свивших себе гнездо на верхушке стройной ели. Ни разу еще присутствие человека не нарушало мирной тишины молчаливого царства природы, где властвовали безраздельно одни только цари-орлы…»

«Он стоял перед палаткою в состоянии полного отупения. Грязное трико лежало складками на его худых ногах. Он глядел на унылую молчаливую природу с выделявшимися из низко опустившихся облаков редкими скелето-образными деревьями под печальным дождливым небом, и глаза его странно блестели от отчаянного голода. Палатка, покрытая размякшим от дождя холстом, казалась в полумраке огромным животным со впавшею между костями кожею…»

«Это существо очень напоминало медвежонка, спустившегося в долину из какого-то дикого ущелья Маиеллы. У него было грязное лицо, черные щетинистые волосы и круглые желтые, как цветок плюща, глазки, вечно бегавшие по сторонам…»

«Увидя группу людей, перегнувшихся через парапет и глядевших на пролегавшую внизу улицу, Ипполита остановилась и воскликнула:

– Там что-то случилось!

Она слегка вздохнула от испуга и невольно положила свою руку на руку Джиорджио, точно хотела удержать его…»

«Это было в октябре.

Сидя на стене, поросшей виноградом, студент и журналист Ликсия глядел на голый, печальный пейзаж, воспоминание о котором возбуждало в нем иногда тоску по родине…»

«Переведенный по долгу службы в маленькое местечко Сицилии, заброшенное, как он говорил, и Богом, и людьми, Пиетро Ветере нашел способ продолжать и здесь свой прежний ленивый образ жизни, несмотря на то, что он занимал должность почтово-телеграфного чиновника…»

«Человек, поэтическое имя которого вы читаете здесь, был писателем – романистом. Ему было тридцать лет; он был маленького роста, крепкий, коренастый, с низким лбом, черными, немного синеватыми глазами, румянцем на щеках и толстыми чувственными губами. Если существует установленный тип романиста в воображении истеричных барышень и нервных женщин – черные, вьющиеся волосы, благородный лоб, арабская бледность, задумчивые глаза, мягкие усы, стройное туловище – то Паоло Спада не воплощал этого фантастического идеала…»

«В семь часов утра ключ тихонько заскрипел в замке входной двери маленькой квартирки. Томмазина, прислуга, подняла с полу ведро с водою и корзинку с угольями, опущенные ею, чтобы передохнуть минутку и открыть дверь, толкнула коленом половинку двери, широко распахнув ее, и вошла в кухню немного боком…»

«В первый день Пасхи в Лерии стало известно, что священник местного собора Жозе Мигейш внезапно скончался утром от удара. Это был полнокровный и сильно упитанный человек, прозванный приходским духовенством обжорою из обжор. Про его жадность к еде рассказывались самые невероятные истории…»

«Невесело мне было в сорок лет оставлять родину, старушку мать и сестру и отправляться в дальние страны искать счастья.

Но в Ливорно, моем родном городе, мне нечего было делать. Заводы останавливались один за другим, тяжелый промышленный кризис каждый день выбрасывал на улицу сотни безработных. Ни технические знания мои, ни крепкие руки – а я был одним из самых сильных людей в городе – никому не были нужны. Ничего хорошего ждать не приходилось, и я решил эмигрировать…»

«Первое место, которое я помню, – это славный большой луг с чистым, прозрачным прудом. Над прудом стояло несколько тенистых деревьев, а на дальнем конце его росли камыши и кувшинки. За изгородью с одной стороны видно было вспаханное поле, с другой стороны – дом хозяина подле дороги. В одном конце луга была еловая роща, в другом, пониже, протекал ручей, за которым поднимался высокий берег…»

«Вы вновь со мной, туманные виденья,

Мне в юности мелькнувшие давно…

Вас удержу ль во власти вдохновенья?

Былым ли снам явиться вновь дано?

Из сумрака, из тьмы полузабвенья

Восстали вы… О, будь, что суждено!..»

«Художник. Божие благословение тебе и твоему грудному питомцу, молодая поселянка! Позволь мне у стены сего утеса под тенью вяза твоего сложить мою ношу, и подле тебя отдохнуть от трудов.

Поселянка. Какой промысел в часы полуденного зноя вывел тебя на сию пылкую стезю? Не несешь ли ты в селы городских товаров? Ты улыбаешься, странник…»