Скачать книги автора «Влас Михайлович Дорошевич»

«На банкете в честь Варламова один присяжный поверенный поднялся и сказал: – Глубокоуважаемый Константин Александрович! Вы наш национальный артист. У вашего таланта русская душа. Мы – народ защиты! Везде. В жизни, в суде, на сцене…»

«Смерть Ферреро!

Московские критики большие Неуважай-Корыта.

Ферреро расхвалил Петербург.

– Нам Питер не указ!

– Мы сами с усами…»

«Мое первое знакомство с П.И. Вейнбергом, – ему минет скоро уже, вероятно, 25 лет.

Я был тогда издателем журнала, имевшего большой успех, очень распространенного, влиятельного.

Я был его редактором и почти единственным сотрудником.

Это трудно, – не правда ли?..»

«Голова Фидиева Зевса. Серебряные кудри. Подломленные, согнутые тяжелыми временами богатырские плечи. Грустная, ироническая улыбка. Казалось, что его губы шепчут под надушенными мягкими усами тургеневскую фразу: – И все они померли… померли…»

«Я застал Милан, – конечно, артистический Милан, – в страшном волнении. В знаменитой „галерее“, на этом рынке оперных артистов, в редакциях театральных газет, которых здесь до пятнадцати, в театральных агентствах, которых тут до двадцати, только и слышно было: – Scialapino!..»

«– Марья Гавриловна.

Так фамильярно зовет ее Петербург, Одесса, Нижний Новгород, Тифлис, Варшава, Москва, Ростов-на-Дону, Казань, Полтава, – вся Россия.

В Париже вы не услышите слова „Бернар“, – Париж зовет свою великую артистку просто „Сарой“…»

«Сегодня в семье русских драматических артистов дорогая именинница – Марья Гавриловна Савина.

Сегодня праздник всей русской артистической семьи, большой, разбросанной по городам и городишкам всей Руси великой.

Нет актрисы, которая бы более приходилась родной и близкой семье русских актеров…»

«Иванов-Козельский.

Какие светлые, какие мрачные воспоминания вызываешь ты, – это имя.

Я знал двух Ивановых-Козельских. Одного – артиста, находившегося на вершине своей славы, полного таланта, сил, любви к искусству; его глаза горели восторгом, когда он говорил о своем боге – Шекспире и о пророке этого театра – Томазо Сальвини; он был идолом толпы, переполнявшей театр; идолом, глаза которого сверкали вдохновением и звуки голоса западали глубоко в сердце…»

«Это случилось 25 лет тому назад. Россия потеряла нотариуса и приобрела артиста. 25 лет тому назад Курск был смущен неожиданным происшествием. Старший нотариус Иван Платонович Киселевский поступил в актеры…»

«„Прощальный бенефис Л.Д. Донского“. Это звучит странно. У г. Донского вовсе не такой голос, чтоб говорить: – Прощайте!..»

«Сорван ландыш, белый ландыш, чистый ландыш, чашечка которого была полна, как слезой, утренней росою. Отлетела Комиссаржевская. Что-то чистое исчезло с русской сцены. Она пришла:

– Веселой песней…»

«Когда теперь говорят о г. Фигнере, – говорят о конотопском столкновении. Но у г. Фигнера было столкновение куда крупнее, куда громче, куда более шумное! Странно, что о нем забыли. Это столкновение произошло несколько лет тому назад, в Москве, Великим постом…»

«„Сегодняшний день есть день величайшего торжества!“

С этой знаменитой поприщинской фразой проснутся сегодня все балетоманы.

Сегодня – юбилейный бенефис Марии Мариусовны Петипа.

Юбилей, совершенно не похожий на все юбилеи!..»

«– К Чайковскому позвали Бертенсона! – Да не может быть?! Г-н Бертенсон – хороший доктор. Но доктор! Бертенсон – последнее, что видит на этом свете выдающийся русский ученый, писатель, художник, музыкант, артист…»

«В благодарность за те прекрасные часы моей жизни, которые я провел, слушая тебя, я хотел бы попытаться нарисовать твой гениальный образ, великий художник, – для тех, кто тебя не понимает… Рубинштейн не любил Одессы. Бывая здесь часто по родственным связям, он отказывался выступать перед одесской публикой…»

«Завтра в театре „Аквариум“ празднует свой 35-летний юбилей М.А. Дмитриев. – М.А. Дмитриев? Кто такой М.А. Дмитриев? – Дмитриев? Это – Шпоня! – А! Шпоня!…»

«Мне кажется, – я вижу кладбище, и принц Гамлет в черном плаще, с бледным, печальным лицом, – бродит среди памятников. Вместо „друга Горацио“ с ним „1-ый актер“, – тот самый, который со слезами читал рассказ о бедствиях Гекубы, – хотя „что он Гекубе, и что Гекуба ему?“.

Только „могильщик“ изменился. Одно из тех лиц, которые мы видим на всех юбилеях – живых и мертвых…»

«Скончался A.A. Рассказов.

Какое старое это имя!

Какого далекого, какого другого времени!

Все те светила, среди которых небольшой, но яркой звездочкой горел в Малом театре его талант, давным-давно перешли в „труппу Ваганьковского кладбища“…»

«Умер Е.М. Рахимов.

У Томмазо Сальвини не стало больше злейшего врага.

Сальвини играл в Одессе с русской труппой.

Рахимову дали роль Яго…»

«Есть человек, который мог бы составить:

– Путеводитель по России.

Для гг. актеров.

Город такой-то.

Какой в нем театр? Сколько сбору? И что надо тамошней публике?..»

«В последний раз с Георгом Парадизом я встретился, – извините за декольте воспоминаний, – в купальне.

Он выходил из воды, и я не удержался от восклицания:

– Наконец-то вижу вас, Herr Director, в настоящем костюме антрепренера!

Георг Парадиз разразился хохотом…»

«Гердт 50 лет был королем.

И пользуется общими симпатиями.

Случай, который следует отметить.

Гердт был тысячи раз королем Испании, Сицилии, Сардинии, – как какой-нибудь американский миллиардер, – шоколадным королем, королем цветов, королем кукол, раз 500 египетским фараоном и не погиб в Черном море…»

«„В Москве скончался С.В. Васильев-Флеров“. Это известие повергло меня… в отчаяние? В скорбь? В печаль? В грусть? Оно повергло меня в „легкую меланхолию“. Сергей Васильевич был московским Сарсэ…»

«Мир праху этого мирного человека.

Что за необыкновенный совместитель!

Контролер театра Корша, исторический романист и священник.

Старые москвичи не могут себе представить „старого Корша“ без Д.С. Дмитриева…»