Скачать книги категории «Рассказы»

«– А так можешь?

И рябой мальчик в рубашке, в штанах, застегнутых одной большой солдатской пуговицей, босой и с животом, торчащим вперед, быстро отвернул оба века кожей внутрь, мясом вверх и смотрел страшными кровавыми глазами на гимназиста…»

«Тетя Маша пудов девяти весу и соответственного роста.

И взгляд у нее такой, будто она спрашивает каждого:

«А хочешь, вот, я тебя так прихлопну, что от тебя и места мокрого не останется?»

Никто, очевидно, не хочет этого, и каждый смиренно сторонится, когда тетя Маша величественно проходит, не уступая никому дороги…»

«Был страстной четверг. Весна только начиналась. В прозрачных сумерках далеко вырисовывались загородные домики. На западе еще догорала красная полоска заката, и небо казалось прозрачным, и в нем темными силуэтами точно отражались застывшие на холме деревья. Ближе к шоссе можно было рассмотреть молодую зелень деревьев – тонкую и нежную, как паутина…»

«Осень…

Гонит ветер низкие тяжелые тучи.

Неуютно и сиротливо в поле…»

Рассказ о человеке, который полностью разочаровался в своей жизни, и решивший свести счеты с жизнью. Но все оказывается не так просто, когда в комнате героя оказывается случайный гость, который меняет его мировоззрение. Но уже слишком поздно… Содержит нецензурную брань. Содержит нецензурную брань.

«Я, слава богу, в своей практике никогда не прибегал к розге. Но, признаюсь, став отцом довольно-таки капризного своего первого сына, Коки, я пришел в тупик, что мне предпринять с ним…»

«Под сводом лазурного неба, у самого синего моря, жил великий художник.

Люди называли его гением, но так ничтожно было то, что выходило из-под его рук в сравнении с тем, чего хотел он.

Он хотел!..»

«Вечернее солнце разливало яркие и теплые лучи по поросшему густой травой кладбищу, бросая тень от старых вязов, под которыми мы сидели. Тени эти становились все гуще и прохладнее почти с каждой минутой. Мириады летних насекомых жужжали по всем направлениям, напевая общим хором сладкую колыбельную песнь…»

«День начался с неприятности. Квартирная хозяйка, грубая и толстая баба, в девять часов утра бесцеремонно забарабанила в дверь комнаты, где сладким утренним сном спали два великих артиста местной труппы: комик Зауральский и молодой любовник Клодевиль, по паспорту Синичкин…»

«– Так вы поступаете с несчастной, любящей вас женщиной, через год любви! Только через год! Я, беззащитная молодая вдова, приехала в этот столичный омут, в этот ваш Петербург, не успев оправиться от безвременной утраты любимого мужа, без средств к жизни, желая в большом городе найти себе честный кусок хлеба, поступив в гувернантки, в лектрисы, в компаньонки, в конторщицы, чтобы, добывая себе скудное пропитание тяжелым трудом, окончить свою жизнь, как была, – честной женщиной…»

«Завернул это я на днях на Варшавский вокзал к скорому поезду проводить одного приятеля, покидавшего «любезное отечество». До отхода поезда оставалось более получаса: мы засели за один из буфетных столиков выпить прощальную бутылку…»

«Было четыре часа пополудни второго дня Святой недели.

В одном из громадных домов Офицерской улицы, во дворе, в убогой комнате, отдаваемой „от съемщика“, сидел на сильно потертом, но когда-то обитом американской клеенкой, покосившемся, видимо, от отсутствия одной ножки, диване „куплетист“ одного столичного увеселительного заведения Федор Николаевич Дождев-Ласточкин…»

«Встретился на днях с приятелем, который знает чуть не пол-Петербурга и посвящен почти во все закулисные тайны, как крупных, так и мелких столичных „дельцов“.

Разговорились о том, о сем и между прочим о частых крахах петербургских банкиров…»

«Павел Петрович Маслобойников был вдовец.

Человек еще далеко не старый он служил бухгалтером в одной из петербургских банкирских контор и получал обеспечивающее его содержание.

Имея, кроме того, небольшой капиталец, он жил припеваючи…»

«– Колзаков!

– Хмыров!

– Какими судьбами?

– Проветриться приехал, плесень деревенскую стряхнуть.

– Здравствуй!

– Здравствуй!

Раздались поцелуи…»

«– A propos! Вы завтра свободны от двух до четырех? – обратилась ко мне на днях Валентина Львовна Кедрина, моя хорошая знакомая, молоденькая, хорошенькая и разбитная вдовушка, довольно долго оставляя в моей руке свою миниатюрную ручку в лиловой перчатке…»

«Почтовый поезд Николаевской железной дороги идет на всех парах.

В общем вагоне первого класса „для курящих“ по разным углам на просторе разместились: старый еврей-банкир, со всех сторон обложившийся дорогими и прихотливыми несессерами; двое молодых гвардейских офицеров из „новоиспеченных“; артельщик в высоких со скрипом с сборами сапогах, с туго набитой дорожной сумкой через плечо; худощавый немец, беспрестанно кашляющий и успевший уже заплевать вокруг себя ковер на протяжении квадратного аршина, и прехорошенькая блондинка, с большими слегка подведенными глазами и в громадной, с экипажное колесо, шляпе на пепельных, тщательно подвитых волосах…»

«Заимка Иннокентия Тихонова Беспрозванных находилась невдалеке от леса.

Самая физиономия владельца заимки указывает, что место действия этого рассказа – та далекая страна золота и классического Макара, где выброшенные за борт государственного корабля, именуемого центральной Россией, нашли себе приют разные нарушители закона, лихие люди, бродяги, – нашли и осели, обзавелись семьей, наплодили детей, от которых пошло дальнейшее потомство, и образовались таким образом целые роды, носящие фамилии Беспрозванных, Неизвестных и тому подобные, родословное дерево которых, несомненно, то самое, из которого сделана «русская» скамья подсудимых, – словом, Сибирь…»

«Стоял октябрь 1886 года.

В одном из крупных сел Восточной Сибири, верстах в пятидесяти от города П*, места моего служения, был назначен прием новобранцев. Приехал и я туда в качестве члена присутствия по воинской повинности…»

«По прибытии на службу в Восточную Сибирь мне вскоре пришлось выехать в округ, или, по-нашему, уезд, в одно из больших сел, отстоящих от того города, где я имел пребывание, в ста верстах…»

«Памятна для меня эта страшная ночь.

Два года прошло с тех пор, а между тем при одном воспоминании о ней мурашки бегают по спине и волосы дыбом поднимаются. Так живы и так потрясающи ее впечатления…»

«Он лежал навзничь, недвижимо. Казалось, это был труп. Его фигура выделялась на белой пелене снега какою-то темною, бесформенною массой.

Только судорожные движения правильного, выразительного, бледного, измученного лица, сменяющиеся вдруг странным, поражающим контрастом – счастливой, почти блаженной улыбкой, доказывали, что искра жизни еще теплилась в нем, вспыхивая по временам довольно ярко, подобно перебегающей искре потухающего костра, разведенного неподалеку от него…»

«Это был высокий, худой старик…

Седые как лунь волосы и длинная борода с каким-то серебристым отблеском придавали его внешнему виду нечто библейское. Выражение глаз, большею частью полузакрытых веками и опущенных долу, и все его лицо, испещренное мелкими, чуть заметными морщинами, дышало необыкновенною, неземною кротостью и далеко не гармонировало ни с его прической, ни с его костюмом…»

«Была ночь на 25 декабря 188* года.

Лютые морозы уже давно крепко сковали быстроводный Енисей, нагромоздив на нем глыбы льда в форме разнообразных конусов, параллелограммов, кубов и других фигур – плодов причудливой фантазии великого геометра-природы…»