Скачать книги категории «Поэзия»

«Он привстал с канапе,

Он понюхал ране,

Он по комнате вдруг зашагал,

Подошел он к бумаги стопе

И „Поэма“ на ней написал.…»

«…Ветрами принесло туман…

В молочной мгле залив…

Понуро бродит Ван-Юн-Чан

По пляжу… Еле жив…

Вчера… сегодня – девять дней…

Угрюм, оборван, слаб…

На отмели волна светлей.

В лиловых валунах видней

Ракушка или краб…»

«…Сумрак предрассветный… Буря снеговая…

Злоба вихрей бледных треплет ранний звон…

Колокол безумный бредит, обмирая,

И относит дальше взвеянных ворон…»

«…Блажен, кто взлелеян богиней Цитеры,

С лет юных вкушает отрады любви!

И радостью взоры его пламенеют,

И скорбь не туманит румяных ланит!..»

«…Уйдешь… Таинственно и нежно

Приотворив нам небеса,

Неумолимо, неизбежно

Уйдешь опять в свои леса…»

«…Без разгиба мы работаем тайком,

Строим плотными колоннами свинец.

Наберем, сверстаем, снова разберем –

Что ни буква, то испытанный боец…

Близ завода мы работаем тайком…»

«…Имя Николая Клюева появляется за последние годы на страницах многих ежемесячных и еженедельных журналов; поэтом издано уже два или три сборника, в свое время внимательно отмеченных серьезной критикой, но только последний из них «Мирские думы» – действительно и полно отражает свежую, яркую, самобытную творческую личность автора, певца русской деревни и русского эпоса…»

«…За последнее время наша журнальная критика – извиняюсь за грубое, но точное слово – одурела до невероятной степени. Эта критика перестает разуметь, что обозначается словом поэзия и, кажется, полагает это слово синонимом слова сумбур. За поэзию принимается всякий прямо-таки сумасшедший вздор, даже такой вздор, который написан не на русском языке и не на каком-либо ином из существующих иностранных языков, а на языке, изобретенном современными наглецами или шутами стихотворного бедламства. Этот мнимый язык, конечно, непонятен и самим его изобретателям, так как представляет просто произвольный набор букв, из которых составляются будто бы какие-то слова, будто бы что-то значащие…»

«…Господа декаденты обижаются на критику за то, что она объявляет их или сумасшедшими графоманами, или шутами, намеренно ломающимися и кривляющимися в своих произведениях, намеренно хвастающимися невероятной бессмыслицей своих стихов и прозы. Но обижаться господам декадентам, право, кажется, не подобает: чем дальше и больше развивается декадентская литература, тем сильнее и нагляднее она убеждает критику в том мнении, которое считают обидным для себя деятели этой особой литературы. И старшие богатыри декадентства, и младшие как будто наперерыв друг перед другом стараются о том, чтобы выказать в наибольшем блеске, в самой соблазнительной ясности свое сумасшествие, свое идиотство, искреннее и подлинное или деланное и шутовское – все равно, но сумасшествие и идиотство несомненное, требующее прямого и определенного признания как от разумных читателей, так и от разумной критики. Правда, таланты и гении декадентской литературы желают, чтобы их судили и превозносили не разумные читатели и разумная критика, а, наоборот, читатели и критика сумасшедшие. И справедливость заставляет сказать, что в наше время развелось довольно много именно таких читателей, что и критика в этом роде не представляет редкости, а, кажется, становится явлением почти заурядным…»

«…Мой дом просторен и велик.

Вокруг леса, овраги, горы.

У ног по мхам бежит родник,

Подснежники ласкают взоры.

Над головой не потолок

Лучами жалких люстр играет.

Нет, – лучшие огни зажёг

Мне мир… И звёздами сияет…»

«…Вот, за веющим туманом,

В очертаньях бледных дня,

Город грозно встал титаном…

Царство стали и огня,

Дымных горнов, труб, свистков,

Пара, стука молотков…»

«…Крики чайки белоснежной,

Запах моря и сосны,

Неумолчный, безмятежный

Плеск задумчивой волны…»

«…В нашей литературе замечается одно курьезное явление: выскакивание время от времени юродивых и кликуш. Эти кликуши и юродивые выскакивают во всевозможных видах: то в виде поэтов, сочиняющих нелепые вирши, то в виде критиков и публицистов, поучающих и проповедующих семинарским языком семинарские истины, пропитанные семинарской тупостью и еще чаще семинарским лицемерием. Юродство и кликушество, кажется, вообще составляют одну из характерных черт русской жизни. Юродство и кликушество проявлялись у нас и в древние времена, и в самые новейшие, проявлялись в разных сферах. Почему же не проявляться юродству и кликушеству в литературе? И вот они проявляются, иногда в слабой и сдержанной, если можно так выразиться, замаскированной форме, а иногда в очень резкой и откровенной, почти до цинизма…»

«…Над степью высится гора-могила.

С землею в ней опять слилось земное,

И лишь в ее незыблемом покое

Покой нашла измученная сила.

Но песнь законы смерти победила

И страстная, как ветер в южном зное,

Векам несет то слово дорогое,

Которым прошлое она бодрила…»

«…Куда умчались вы, как звуки песнопенья,

Блестящие рои великолепных фей,

Царевны пленные с звездою меж бровей

И принцы статные, как чудные виденья?..»

«Творец! Ниспошли мне беды и лишенья,

Пусть будет мне горе и спутник и друг!

Но в сердце оставь мне недуг вдохновенья,

Глубокий, прекрасный, священный недуг!..»

«Летучая ладья над влагою мятежной

Неслась, окрылена могуществом ветрил,

И вдаль я уплывал, оставив край прибрежный,

Где золото надежд заветных схоронил…»

«…Сияло небо надо мной, Шумели листья, птицы пели… И тучки резвой чередой Куда-то весело летели… Дышало счастьем всё кругом, Но сердце не нуждалось в нем…»

«…О свободе громких фраз

Много слышится у нас,

Но сознаться хоть обидно,

А свободы всё не видно…»

«…Грянул гром не из тучи…

Ах я грешник окаянный!

Я себя в восторге чистом

До сегодняшнего полдня

Называл матерьялистом.

Был я к Бюхнеру привязан,

Покоряясь общей моде,

И читал его девицам

В запрещенном переводе…»

«Мерцая, далекие звезды

Тоскливо глядят с высоты:

Я ими любуюсь: как много

Божественной в них красоты!..»

«…Давно звездами ночь блестит, Смолкает шумная столица, Порой лишь громко колесница Веселых юношей промчит. Одна под сению ночной Сабина бережно ступает, За нею сладкою струей Сирийский нард благоухает…»

«Ты еще не умеешь любить,

Но готов я порою забыться

И с тобою слегка пошутить,

И в тебя на минуту влюбиться…»

«Я вижу: пал борец, противником сраженный;

Уж смерть кладет печать на бледное чело,

Уж выскользнул из рук кинжал окровавленный.

И ноги муками предсмертными свело…»