Скачать книги категории «Критика»

«„Первый шаг к успешному разрешению всякой задачи есть сознательная и верная ее постановка: но задача любви никогда сознательно не ставилась, а потому никогда и не решалась, как следует“. К этим словам Вл. Соловьева нужно внести поправку: задача любви не только не ставилась правильно, а вообще не ставилась и не ставится; на любовь не смотрят как на задачу, а лишь как на данный факт, на состояние (нормальное для одних, болезненное для других), которое человек переживает, но которое ни к чему его не обязывает… тем более, что состояние это всегда временное…»

«Любовь может стать проблемой лишь в связи с другими проблемами и требует, для первой постановки своей, некоторых общих предпосылок. Прежде всего – взгляда на мировой процесс как на процесс восхождения, сопровождаемый, во времени, борьбой двух начал: Бытия и Небытия. Отсюда вытекает и поставленная перед человечеством тройная – или триединая – задача, три, нераздельно связанных между собою вопроса: 1) о «я» (личность), 2) о «ты» (личная любовь) и 3) о «мы» (общество)…»

«Мемуары, дневники, опять воспоминания, опять дневники… и все революционные, военные, а иногда и довоенные, иногда начинающиеся от царствования Александра II, а то и вовсе уходящие в глубь истории, – вот что такое, главным образом, представляет из себя эмигрантская «книга» за последние годы. Это естественно, и это имело свою хорошую сторону…»

«На моем столе 36 книжек стихов. И все они – стихи последних лет. Русская пореволюционная поэзия. И не эмигрантская. Лишь 4-5 здешних поэтов, из самых юных, остальные – или вполне «эсесерцы», старые и молодые, или «переходники»: книги их помечены «Берлин – Москва», а сами они – одной ногой здесь, другой там, пока не утвердятся обеими – там…»

«В предвоенные и военные годы у нас все больше издавалось интересных книг: историко-литературные материалы, собрания писем, старые записки, семейные хроники… Во время войны к таким книгам особенно влекло, и мы, в Петербурге, ничего почти другого и не читали…»

«Нельзя ли поговорить о непримиримости? (к большевизму, конечно). Так часто слышим мы это слово, столько споров около него разгорается, не пора ли взглянуть пристальнее: что мы под ним разумеем, о чем спорим…»

«В среднем слое эмиграции много не политиков, не журналистов, а «просто людей»; в газетах они не пишут и возражать или задавать мне вопросы могут только частным образом. Но как раз к этим «просто людям» я всегда и обращаюсь, и было бы несправедливо оставлять их недоумения без ответа. Он и не труден: примитивные до наивности, вопросы эти очень сходствуют, повторяются, сводятся почти к одному и тому же. Но по существу они не лишены значительности…»

«Пессимист. – Как вы пережили ваше недавнее разочарование? Оптимист. – Я разочаровался? В чем?..»

«Да, это верно, первые «непримиримые» – большевики, и уже потому примирение с ними невозможно. Им подчинялись – или не подчинялись; но никто еще не «мирился»: не дано…»

«В отделе художественной прозы последний номер „Современных Записок“ принес новый рассказ И. А. Бунина „Дело корнета Елагина“, – а в отделе литературной критики – статью Ф. А. Степуна, посвященную анализу „Митиной любви“. Очень спорна статья Степуна, но по теме своей она отнюдь не неуместна в данной именно книге. „Митина любовь“ как-то связана с новой вещью Бунина, связью трудно уловимой, но ясно чувствуемой, – словно сильный, богатый аккорд, подхваченный на излете новой затейливой вариацией…»

«Нелегкое бремя выпало на долю „Современных Записок“. Быть единственным на свете русским „общественно-политическим и литературным журналом“, свободным, но издающимся не на родине, в сложный исторический момент, – положение столь трудное и ответственное (кстати, оно и без прецедента), что подходить к журналу с критикой следует очень осторожно. В самом деле, есть же мера сил человеческих. Думаю, если бы руководители этого дела были сплошь гениями, то и они безупречно с задачей не справились бы; а, пожалуй, у гениев и вовсе ничего бы не вышло…»

«…От первых сознательных дней, в самом раннем детстве, я уже взглянул на жизнь, как на нечто мучительно странное… В иные мгновенья я, со внезапным ужасом, осматривался и говорил себе: да что это такое?! Зачем я должен во всем этом участвовать?!.. и хотя бы на одну страшную секунду, но уже тогда мутилась моя мысль до отчаяния, я чувствовал, будто падаю в бездну…»

«Разговор, конечно, с поэтами будущими, с теми, которые мне пишут, – или завтра могут написать, – прилагают несколько стихотворений и просят ответить, вижу ли я в них „задатки“. Иногда вместо двух-трех листов – тетрадь: и стихи, и проза. Но неизменен вопрос – о задатках…»

«Тот, кто знает, что такое лицо, личность человеческая, – знает, что для нее нет смерти. Смерть – исчезновение лишь для тех, кого и раньше не было. Это они, пуговицы без ушков (по Ибсену), идут в ложку Пуговичника – Смерти для переплавки…»

«Русская культура в опасности… Впрочем, это все знают. Опасность не смертельная, но такая, однако, что относиться к ней беспечно – нельзя. Особенно страшна, непозволительна эта беспечность для русской эмиграции. Потому что на ней, на эмиграции, и лежит сейчас главная ответственность за русскую культуру…»

«Не совсем в обычае – давать отзыв о книге в журнале, редактор которого и автор рассматриваемой книги – одно лицо. Но меня это не стесняет: когда я пишу, мое внимание занято исключительно произведением, о котором пишу, и ничем более. В данный момент я не интересуюсь редактором «Звена», а лишь «Недавним», книгой, передо мной лежащей, и ее автором…»

«Господи! Какая мука, что от беллетриста непременно требуют беллетристики! Помешались на этой самой беллетристике, не знаю, чем и объяснить. Публика, что ли ее требует? Недавно какой-то критик грустно и банально сказал: „Жизнь убила творческую фантазию, литература по преимуществу делается мемуарной“…»

«Мы с удовольствием даем место открытому «обличению», принадлежащему перу Антона Крайнего. Не во всем редакция солидарна с талантливым автором, считая, например, излишними проникновения в мотивы литературной деятельности обличаемых писателей…»

«В небольшую изящную книжку Изд-ва „Христианской Молодежи“ вошел ряд статей Вл. Соловьева, напечатанных в III томе полного собрания его сочинений (посмертного) под общим заглавием „Духовные основы жизни“…»

«Можно ли сейчас писать философически-отвлеченно о силе-насилии, убийстве, казни? И. А. Ильин думает, что можно, и пишет. Но нелегко следовать за ним, в беспросветные дебри рассуждений. Если у каждого пальцы бурые и липнут, чьей-нибудь кровью замараны, – своей или чужой, – как рассуждать о крови «вообще», о том, когда и чью лучше проливать?..»

«К журналу «Версты», – недавно вышедшему толстому зарубежнику, – я намереваюсь подойти весьма просто. Просто исследовать, что это такое. Для этого мне совершенно достаточно «ума холодных наблюдений»; а «заметы сердца», горестные или не горестные, пусть делают читатели…»

«Моей речи, произнесенной 7 мая, в Париже, на собрании в память Н. В. Чайковского, я предпосылаю несколько слов. Они касаются и самого собрания, и статьи Д. Философова «Своеобразная богобоязнь». Статья эта, по существу очень справедливая, – в отношении к данному собранию не совсем точна. Это и неудивительно: автор берет собрание по газетным отчетам, которые все поверхностны, сбиты, и сути речей нисколько не передают…»

«Позволяю себе сделать некоторые поправки и дополнения к статье Е. Шевченко о «Лит. псевдонимах». Действительно, «Тоска по смерти» (в журнале «Полярная Звезда») за подписью Н. Ропшин, принадлежит мне. Но Антон Крайний начал свою деятельность не после 1906 г., а гораздо раньше, в 1902 г., в журнале «Новый Путь», и с тех пор продолжал ее непрерывно во многих других изданиях. В конце 1906 г., уже вышел сборник моих статей «Литературный Дневник»…»

«Говорят, одержимость – болезнь древности. Я думаю – она вечная, и лишь в иные времена усиливается и распространяется. Наше время для нее благоприятно. Участились случаи, тяжелые и легкие, и всегда разнообразные, всегда в зависимости от индивидуальности…»