Скачать книги категории «Русская классика»

«…Командир лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка генерал Раух поздравлял на другой день государя с рождением наследника и осведомился, какое имя будет дано ему при крещении.

– Императрица и я решили дать ему имя Алексея. Надо же нарушить линию Александров и Николаев…

До семи лет при царевиче была русская нянька Марья Ивановна Вишнякова, а позже дядькой к нему был приставлен боцман «Полярной звезды» Деревенко…»

«…Отметим еще одну годовщину – двенадцатую. Добровольческая армия выступила из Ростова в Первый кубанский поход 22 января 1918 года.

Первой офицерской ротой командовал полковник Александр Кутепов…»

«…Имя Духонина – одно из самых вдохновенных и самых светлых имен героической России. Это – имя долга и подвига».

«Доклад профессора И. А. Ильина 30 апреля в Главном совете Российского центрального объединения был последним чтением профессора И. А. Ильина в Париже, уже после того, как его публичные доклады, собиравшие каждый раз полные залы слушателей, создали для русского Парижа «ильинские дни»…»

«…Но стоял среди живых фасадов мертвый дом, со слепыми пятнами стекол. Темные окна его были запылены, и двери подъезда с заржавленными петлями заперты наглухо.

Дом был необитаем. Десятками лет его не нанимал никто. Этот покинутый дом на самой оживленной петербургской набережной был населен привидениями…»

«…Симонов монастырь. Каждый год, и много прошло таких лет, в день смерти Веневитинова собирались его друзья в монастырь, и в память поэта служили заупокойную, и в трапезной, за обедом, оставляли для него во главе стола кресло и прибор. Через годы многие ушли за поэтом, но рассказывают, что и в шестидесятых годах собирались у стола три старика пред нетронутыми приборами и пустыми креслами. А потом не стало и стариков…»

«…Генерал Репьев показывает мне комнаты, лекционные, библиотеку, кабинеты. Все еще устраивается.

В одной из комнат стоит классная доска с губкой. Тут же идут, вероятно, лекции. На стенах пустых покоев – портреты: закинутая голова с непокорным вихром генерала Лавра Корнилова, его пристально прищуренные глаза, другие белые генералы. На стеклах – клинья солнца. Белым генералам как будто холодно в еще необжитых покоях, и они зябнут на стенах…»

«Русский доктор с далекого поста за Дакаром уже второй год присылает мне редкие письма. Иногда это отрывистые короткие заметки, иногда размышления.

Тяжкая и душная Африка, страна черной магии, окружила доктора чудовищными впечатлениями, а среди них есть и такие, о которых мне не доводилось слышать раньше…»

«Несколько дней тому назад в «Последних новостях» напечатана статья Николая Бердяева «Вопль русской церкви».

Не для полемики отвечаем мы. В этом трагическом вопросе совести каждого из нас и совести всех нас самое слово «газетная полемика» есть уже поношение церкви. Несомненно для всякого верующего, что превращение внутреннего вопроса христианской совести в тему для словесной игры политических, по существу, внецерковных, а часто и внехристианских умов на страницах газет, есть поношение, есть оскорбляющая толпа на Голгофе…

«…Все схемы Д. С. Мережковского о мире и бытии могут быть спорными.

Но всегда как будто остаются бесспорными и таинственно-сильными предчувствия Мережковского, его предвкушения будущего.

Он точно видит одни тени будущего, падающие на настоящее…»

«…Национальной идее как будто недостает идеи религиозной, а без проникновения религиозным единством всей нашей мысли и дела, без религиозной идеи, повелевающей нашими отдельными жизнями, не будет создана и новая национальная идеология…»

«…знал не только названия, а содержание всех книг Румянцевской библиотеки. От повышения по службе он отказывался и жалованье, меньше 400 рублей в год, раздавал музейным сторожам и беднякам. Спал на голых досках. Московский старик с лучистыми глазами, чудак или святой, умер в 1903 году в госпитале.

Толстой, Достоевский и Владимир Соловьев называли его своим учителем.

Это был – Николай Федорович Федоров…»

«…"Эпиграфы" Ландау – сборник кратких афоризмов, откликов мыслителя на впечатления бытия и его отметок о внутреннем духовном опыте, сжатые максимы, каждая из которых подобна эпиграфу, заключающему в себе смысл или содержание целой главы или глав ненаписанной книги о духовном опыте. Эпиграфы дает автор, а книгу должен написать сам читатель, в себе, и он напишет ее только так, как его духовный опыт ответит на тот или другой эпиграф…»

«…Добужинский – пленник Петербурга. Вряд ли мастер когда-нибудь отойдет, выйдет из петербургского мира, и говорить о Добужинском – это говорить об его Петербурге.

Белыми ночами Достоевского, с их мглой и немочью, страшилищами Гоголя, вереницами теней Гофмана, являлась ему Северная Пальмира…»

«Какое нечаянное свидание: прелестный русский фарфор после всех испытаний революции и изгнания, точно совершив магический круг, собрался в свой материнский дом – в музейные залы Севрской мануфактуры.

Елисаветинские и екатерининские жеманные кавалеры, турки с трубками, немецкие персоны, маски, арлекины, медведи встретились с русскими крестьянками в синих сарафанах, веселыми мужиками в армяках, слугами, нищенками, уличными торгашами. Здесь столпилась старинная фарфоровая Россия всех эпох…»

«…Не впадем ли в самоуверенность при утверждении, что русская литература «переживает период упадка», как и при обратном утверждении – «период расцвета»?

Чехов, вероятно, – «упадок» после Гоголя. Но Чехов есть Чехов. В самой постановке вопроса о «переживаемых периодах» есть опасность школьной схематизации, не определяющей ничего…»

«…В Берлине советский фильм «Путевка в жизнь» немедленно объявили «достижением». Едва ли не два месяца также рекламировали этот фильм в Париже. Тон некоторых газет был иногда возмутителен, иногда вульгарен, а иногда и глуп.

Не глупо ли было писать об этом фильме, что он «решает проблему воспитания детей», показывает «методы, принятые советской властью в борьбе с беспризорностью», что им «ежедневно восхищаются» и т. д.?…»

«…– Ничто тебя да не смутит, ничто тебя да не остановит, ничто тебя да не устрашит – сам Господь с тобой.

Такие слова Терезы Авильской вырезаны на ее статуе.

Это – одна из самых вдохновенных скульптур Беклемишевой…»

«…снова вспоминаю я невнятные речи стариков Московского полка, приходивших к моему отцу, такому же старому солдату, о том, как просверкал Медный Всадник над мятежной площадью, окутанной дымом картечей.

Его видели простые солдатские глаза – может быть, как последнее грозное утешение, как грозное обещание.

Ведь Петрово обещание не исполнилось: еще нет непоколебимой России, умиротворившей стихии. Стихия только отошла, а не побеждена…»

«…Смысл событий для нас, русских, только в том, чтобы человеческая Россия была возвращена человечеству. Смысл мировых событий в отыскании и восстановлении нарушенного с 1914 года мирового равновесия. А это и значит – возрождение России, главной основы равновесия.

России не было все эти годы, и теперь уже преступно не понимать и не видеть, к чему это привело всех…»

«Этот отрывистый, повелительный возглас был первым воспоминанием mademoiselle Норы из ее темного, однообразного, бродячего детства. Это слово раньше всех других слов выговорил ее слабый, младенческий язычок, и всегда, даже в сновидениях, вслед за этим криком вставали в памяти Норы: холод нетопленной арены цирка, запах конюшни, тяжелый галоп лошади, сухое щелканье длинного бича и жгучая боль удара, внезапно заглушающая минутное колебание страха…»

«Интересно иногда бывает послушать только что окончившего курс медика (в особенности, если он человек искренний и любящий свое дело), когда разговор коснется его призвания и его будущей деятельности…»

«Летний вечер гаснет. В засыпающем лесу стоит гулкая тишина. Вершины огромных строевых сосен еще алеют нежным отблеском догоревшей зари, но внизу уже стало темно и сыро. Острый, жаркий, сухой аромат смолистых ветвей слабеет, зато сильнее чувствуется сквозь него приторный запах дыма, которым тянуло весь день с дальнего лесного пожарища. Неслышно и быстро опускается на землю мягкая северная ночь. Птицы замолчали с заходом солнца. Одни только дятлы еще выбивают лениво, точно сквозь сон, свою глухую, монотонную дробь…»

«Рота капитана Маркова ехала на соединение с карательным отрядом. Усталые, раздраженные солдаты, утомленные длинным передвижением в неудобных вагонах, были молчаливы и пасмурны. На какой-то станции со странным, не по-русски звучавшим названием их поили водкой и пивом какие-то люди в поддевках…»