Скачать книги автора «Дмитрий Львович Быков»

Свои стихотворные фельетоны Дмитрий Быков не спроста назвал письмами счастья. Есть полное впечатление, что он сам испытывает незамутненное блаженство, рифмуя ЧП с ВВП или укладывая в поэтическую строку мадагаскарские имена Ражуелина и Равалуманан. А читатель счастлив от ощущения сиюминутности, почти экспромта, с которым поэт справляется играючи. Игра у поэта идет небезопасная – не потому, что «кровавый режим» закует его в кандалы за зубоскальство. А потому, что от сатирика и юмориста читатель начинает ждать непременно смешного, непременно уморительного. Дмитрий же Быков – большой и серьезный писатель, которого пока хватает на все: и на романы, и на стихи, и на эссе, и на газетные колонки. И, да, на письма счастья – их опять набралось на целую книгу. Серьезнейший, между прочим, жанр.

Писать в «Русский пионер» Дмитрий Быков начал три года назад и, как многие авторы этого издания, печатал там в основном то, что напечатать где-нибудь ещё было невозможно.

Эта книга – откровенные и смелые высказывания на заданную тему. Дмитрий пишет о литературе, любви, будущем и много ещё о чём.

Каждая новая страница – часть одной большой системы, структуры, сети: какой – поймёт внимательный читатель.

33 размышления-эссе Дмитрия Быкова о поэтическом пути, творческой манере выдающихся русских поэтов, и не только, – от Александра Пушкина до БГ – представлены в этой книге. И как бы подчас парадоксально и провокационно ни звучали некоторые открытия в статьях, лекциях Дмитрия Быкова, в его живой мысли, блестящей и необычной, всегда есть здоровое зерно, которое высвечивает неочевидные параллели и подтексты, взаимовлияния и переклички, прозрения о биографиях, судьбах русских поэтов, которые, если поразмышлять, становятся очевидными и достоверными, и неизбежно будут признаны вами, дорогие читатели, стоит только вчитаться.

Дмитрий Быков тот автор, который пробуждает желание думать!

В книге представлены ожившие современные образы поэтов в портретной графике Алексея Аверина.

Животные, собранные в этом сборнике – бульдог, вомбат, малая панда, ленивец и свинья – действительно очень добродушные, милые и иногда ленивые! Один из них без ума от детей и котят, другой настолько симпатичный, что в честь него назвали город, астероид и даже рок-группу. Еще один любит поспать, свесив лапы и высунув язык, другой – мастер выпрашивать вкусненькое! А кое-кто выражает свое недовольство исключительно сердитым сопением. Хотите знать, кому конкретно принадлежат перечисленные признаки? Скорее открывайте эту энциклопедию и узнавайте эти и другие необычные факты о самых добродушных животных!

Эта книга – идеальный детский нон-фикшн! Она подходит для совместного семейного чтения, чтениях вслух, а также для подготовки познавательных проектов в детском саду и школе.

Зачем читать

• Узнать интересные факты о животных, которые знает не каждый взрослый;

• Расширить кругозор;

• Увлечься зоологией.

Для кого

Для детей 5-10 лет.

Поколение шестидесятников оставило нам романы и стихи, фильмы и картины, в которых живут острые споры о прошлом и будущем России, напряженные поиски истины, моральная бескомпромиссность, неприятие лжи и лицемерия. Книга известного писателя, поэта, историка литературы Дмитрия Быкова включает в себя творческие портреты ведущих мастеров русской прозы, принадлежащих к этому поколению.

Шестидесятые годы ХХ века – особая эпоха в истории русской поэзии, когда она собирала многолюдные залы и стадионы, становилась мерилом истины и учебником жизни. О творческих судьбах ведущих поэтов поколения шестидесятников – не только всем известных Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, но и неожиданных в этом контексте Бориса Слуцкого и Иосифа Бродского – рассказывает сборник биографических очерков известного поэта, писателя, публициста Дмитрия Быкова.

Быков – автор биографии Б. Окуджавы в серии «ЖЗЛ». «Булат Окуджава жил среди нас недавно: двенадцать лет для истории не срок. Его жизнь тесно сплетена с историей российского двадцатого века, несколько раз эта история проехалась по его биографии асфальтовым катком. Однозначно оценить великие и страшные события, пристрастным свидетелем и участником которых ему довелось быть, вряд ли смогут даже потомки».

Смерть Лермонтова – одна из главных загадок русской литературы. Дмитрий Быков излагает свою версию причины дуэли, объясняет самоубийственную стратегию Лермонтова и рассказывает, как ангельские звуки его поэзии сочетались с тем адом, который он всегда носил в душе.

Почему романы Тургенева не стали настольными в той степени, которую заслуживают; в чём отличие «тургеневской девушки» от «посттургеневской»; как Тургеневу удалось совместить в творчестве и в личной жизни чувства и страсть с изяществом и достоинством. Знаменитая любовная история Тургенева и Полины Виардо тоже не обойдена вниманием.

«Как Бунин умудряется сопрячь прозу и стихи, всякая ли тема выдерживает этот жанр, как построен поздний Бунин и о чем он…Вспоминая любимые тексты, которые были для нас примером небывалой эротической откровенности»…

«Для русского самосознания и русской литературы Некрасов, человек хитрый, непоследовательный и грешный, сделал очень много. Вся его "безнравственность" была способом довести до максимума эмоциональный диапазон, возненавидеть себя и над собой в конечном итоге взлететь. Некрасов был железный профессионал, расчетливый и умелый редактор журнала «Современник». У него учились все будущие русские редакторы, ибо традиция перекрывания кислорода в русской общественной жизни сильнее всякой другой!».

Знаменитая лекция Быкова, всколыхнувшая общественное мнение. «Аркадий Гайдар – человек, который во многих отношениях придумал тот облик Советской власти, который мы знаем. Не кровавый облик, не грозный, а добрый, отеческий, заботливый. Я не говорю уже о том, что Гайдар действительно великий стилист, замечательный человек и, пожалуй, одна из самых притягательных фигур во всей советской литературе».

«Из всех канонических фигур русской литературы Анна Ахматова вызывает наиболее острую и болезненную дискуссию, а иногда и самую живую ненависть. В каком-то смысле Ахматова – единственный «непрощённый» русский поэт. И регулярные попытки развенчания царственного ахматовского образа это подтверждают».

С Сергеем Есениным случилась серьезная трагедия. Этот поэт оказался приватизированным сначала блатными, затем почвенникам, то есть худшими из российских читателей. Хотя он, безусловно, самый одаренный литератор своего поколения, гениальный авангардист, который являет собою пример наглядного и печального распада личности: до 22-го года – великий поэт, с 22-го по 25-ый – поэт, проживающий последние крохи своего дарования, превращающийся в тяжелого, запущенного, неопрятного алкоголика. В этой лекции Дмитрий Быков поставил себе задачу «Вернуть Есенину славу настоящего русского классика».

Дмитрий Быков размышляет о том, как получилось, что дьявол стал самым обаятельным героем советской литературы. Каким образом «Мастер и Маргарита» соотносится с советской традицией, что в этом романе советского, что антисоветского и какую силу, «вечно желающую зла», олицетворяет Воланд. «Именно сегодня в образе Воланда высвечиваются довольно неприятные, слабые, уязвимые черты… Конечно, Воланд – не победитель. И Булгаков это понимал». Трагедия романа «Мастер и Маргарита» в том, что демонология Булгакова стала почти Евангелием для интеллигенции 60-70-х годов.

Лекция о Царскосельском (Пушкинском) лицее – той, единственной в царской России настоящей педагогической утопии, которая осуществилась и дала блистательный результат. О том, как создавался лицей, кто там преподавал, кто из него вышел и почему лицей невозможен сейчас, хотя половина школ и гимназий охотно называют себя лицеями.

«Здравствуйте, дорогие друзья! Я с некоторой радостью, признаться, берусь за эту тему, потому что обычно, когда начинаешь говорить о ком-нибудь всеми любимом, сразу же оказываешься в положении посягнувшего на святое. У каждого свои представления о кумире, и с этим кумиром всегда очень сложно разбираться: любая попытка анализа уже воспринимается как кощунство. Есть несколько имен, которые ругать вообще нельзя: например, кумир интеллигенции Довлатов – на самом деле не интеллигенции, а обывательщины, а в особенности эммиграции. Посредственность, которая защищает право каждого быть посредственностью. Поэтому стоит вам обругать Довлатова, даже не обругать, а просто высказать сомнение в его статусе, как тут же вы становитесь врагом всех посредственностей, а их по определению довольно много. Или Цветаева. Стоит вам сказать о Цветаевой что-то, что лежит за гранью представлений ее фанатичных поклонниц, как тут же ты враг народа и кощунник…»

«Спасибо, господа. Я очень рад, что мы с вами увиделись, потому что судьба Вертинского, как никакая другая судьба, нам напоминает о невозможности и трагической ненужности отъезда. Может быть, это как раз самый горький урок, который он нам преподнес. Как мы знаем, Вертинский ненавидел советскую власть ровно до отъезда и после возвращения. Все остальное время он ее любил. Может быть, это оптимальный модус для поэта: жить здесь и все здесь ненавидеть. Это дает очень сильный лирический разрыв, лирическое напряжение…»

«Ильф и Петров в последнее время ушли из активного читательского обихода, как мне кажется, по двум причинам. Первая – старшему поколению они известны наизусть, а книги, известные наизусть, мы перечитываем неохотно. По этой же причине мы редко перечитываем, например, «Евгения Онегина» во взрослом возрасте – и его содержание от нас совершенно ускользает, потому что понято оно может быть только людьми за двадцать, как и автор. Что касается Ильфа и Петрова, то перечитывать их под новым углом в постсоветской реальности бывает особенно полезно. Но поскольку мы уже разговариваем цитатами из них, мы к ним возвращаемся очень редко…»

«Нам, скромным школьным учителям, гораздо приличнее и привычнее аудитория класса для разговора о русской классике, и вообще, честно вам сказать, собираясь сюда и узнав, что это Большой зал, а не Малый, я несколько заробел. Но тут же по привычке утешился цитатой из Маяковского: «Хер цена этому дому Герцена» – и понял, что все не так страшно. Вообще удивительна эта способность Маяковского какими-то цитатами, словами, приемами по-прежнему утешать страждущее человечество. При том, что, казалось бы, эпоха Маяковского ушла безвозвратно, сам он большинством современников, а уж тем более, потомков, благополучно похоронен, и даже главным аргументом против любых социальных преобразований стало его самоубийство, которое сделалось если не главным фактом его биографии, то главным его произведением…»

«Сегодняшняя наша ситуация довольно сложна: одна лекция о Пастернаке у нас уже была, и второй раз рассказывать про «Доктора…» – не то, чтобы мне было неинтересно, а, наверное, и вам не очень это нужно, поскольку многие лица в зале я узнаю. Следовательно, мы можем поговорить на выбор о нескольких вещах. Так случилось, что большая часть моей жизни прошла в непосредственном общении с текстами Пастернака и в писании книги о нем, и в рассказах о нем, и в преподавании его в школе, поэтому говорить-то я могу, в принципе, о любом его этапе, о любом его периоде – их было несколько и все они очень разные…»

«Мы имеем с вами отличный шанс убедиться, что главное в успехе лекции – не лектор, а тема. Потому что Виктор Пелевин – писатель, который доставляет нам, как сказали бы китайцы в английском переводе, «triple delight» – знаменитое название блюда из трех составляющих: морупродуктов, мяса и курицы…»

«Этой лекции сопутствует добрый дух скандала, как сказал когда-то Набоков о книге Годунова-Чердынцева, потому что без скандала нет успеха. Дело в том, что наша предыдущая лекция сподобилась вызвать гнев сообщества «РУ. Пелевин». И они даже обещали сегодня обязательно прислать кого-нибудь из своих людей, чтобы дать мне по лбу, не знаю только – морально или физически. В любом случае, я вас, ребята, приветствую, потому что благодаря вам я многое понял…»

«Я никогда еще не приступал к предмету изложения с такой робостью, поскольку тема звучит уж очень кощунственно. Страхом любого исследователя именно перед кощунственностью формулировки можно объяснить ее сравнительную малоизученность. Здесь можно, пожалуй, сослаться на одного Борхеса, который, и то чрезвычайно осторожно, намекнул, что в мировой литературе существуют всего три сюжета, точнее, он выделил четыре, но заметил, что один из них, в сущности, вариация другого. Два сюжета известны нам из литературы ветхозаветной и дохристианской – это сюжет о странствиях хитреца и об осаде города; в основании каждой сколько-нибудь значительной культуры эти два сюжета лежат обязательно…»