Скачать книги автора «Аркадий Тимофеевич Аверченко»

«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.

– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …»

«Саксаулова удивило: с молодым человеком Чипулиным он был очень мало знаком, и тем не менее Чипулин, встретив мужа и жену Саксауловых на вокзале, закричал от радости, завертелся и, поцеловав дважды ручку госпожи Саксауловой, признался, что никогда ему не выпадала на долю более приятная встреча. …»

«… Курорт был итальянский, и поэтому купальщики лениво перекликались между собою на немецком, английском, польском и французском языках – на всех языках, кроме итальянского.

Где купаются итальянцы, и купаются ли они вообще – совершенно неизвестно. …»

«… – Вы слышали вчера ночью через стену, когда я вернулся?

– Вчера? Нет, не слышал.

– Ага! Спали, значит.

– Нет, не спал.

– Почему же вы не слышали? Стена ведь тоненькая.

– Почему? Потому что вчера вы совсем не возвращались. …»

«… – Это я, Михаил Осипович, – пустите. Я вам ничего дурного не сделаю.

Дверь, защелкнутая на цепь, приотворилась, и на меня глянуло испуганное, злое лицо Меньшикова.

– Да ведь вы небось драться пришли? – недоверчиво прохрипел он.

– Чего же мне драться… У меня и палки нет. …»

«Сначала кто-то долго пытался нашарить ключом замочную скважину.

Человек, пытавшийся сделать это, применял такой способ: откачнувшись, он падал на дверь, с приставленным к животу ключом, в надежде, что ключ случайно проскользнет в замочную скважину.

Но это было похоже на лотерею-аллегри, где на сто пустых билетов – только один выигрышный…»

«… Проснулся я потому, что почувствовал около кровати присутствие постороннего лица.

Но, открыв глаза, увидел свою ошибку: это был не посторонний человек, а околоточный. Полиция никогда не бывает посторонней.

Я послал ему рукой приветствие и терпеливо спросил:

– Сколько? …»

«… – И вам не стыдно? – укоризненно спрашивал судья, смотря на стоявшего перед ним Декадента, – ну, скажите: пара ли она вам?

– Она из хорошей семьи, – ответил, моргая глазами, Декадент. – Отец ее был предводителем стада, и потом жил несколько лет на городской конюшне, а мать получила на выставке медаль.

– Да, но ведь она же – коза! …»

"Приказчик полез на какую-то лестницу и стал сбрасывать на прилавок целый водопад разных разноцветных тряпок, – с таким видом, будто бы он хотел устроить между собой и покупательницей крепкую надежную баррикаду, за которой можно укрыться.

В глазах его виднелось отчаяние и покорность судьбе.

– Вот это, сударыня… Прелестный рисунок.

– Этот? Вы смеетесь надо мной! Это бабы платки такие носят.

– Тогда вот! Самый последний крик делямод.

– Этот? Нет, вы, право, надо мной смеетесь!

Я никогда не видел, чтобы так смеялись. На лбу приказчика выступил пот, а губы пересохли и нервно дрожали…"

«… – А-а… Как же! Как же!! Ну, как поживает старина Дирк? Попрыгивает?

– О, его уже нет и на свете. Двадцать лет тому назад умер.

– Ну, что вы! Воображаю, как круто приходится теперь несчастному Голлинсу… Наверное, от былой жизнерадостности не осталось и следа?

– Никакого следа, совершенно верно. Двадцать четыре года тому назад он скончался, г. Голлинс.

Я был раздосадован. …»

«… – Что там ваши театральные дела!.. Что там ваши крахи!.. Вот я был свидетелем одного театрального дела и одного театрального краха… Дело продолжалось всего месяц и стоило три миллиона рублей!!! Вы все знаете, что я не люблю лгать, не люблю преувеличивать…

– Я не знаю… – заявил какой-то добросовестный слушатель.

– Пора бы знать, – сухо осадил его Новакович. …»

«"Провинциальные губернаторы предписали местной полиции следить за внешкольным поведением учащихся".

Когда околоточный входил в комнату, шашка его зацепилась за ручку двери.

Отцепить старались: он сам, Мишка, Мишкин отец и горничная. Все были смущены, и околоточный больше всех…»

«… Держа под мышкой журнал, в класс вошел ученик Николай Синюхин и, вспрыгнув на кафедру, обвел внимательным взором учителей, сидевших с бледными, испуганными лицами, на ученических партах.

Ученик Николай Синюхин опустился на стул, развернул журнал и, помедлив одну зловещую минуту, оглядел ряд сидящих лиц в вицмундирах с блестящими пуговицами…

– Ну-с, – сказал он. – Кого же мы вызовем?.. …»

«… Этого Кирпичева я уже не видел… не помню сколько.

Петербург странный город: кажется, будто позавчера только встречался на Невском со знакомым человеком. А он за это время или уже Европу успел объехать и жениться на вдове из Иркутска, или полгода как застрелился, или уже десятый месяц сидит в тюрьме.

И, напрягши память, вспомнил я, что действительно не видел этого Кирпичева месяцев пять-шесть.

А может быть, и два года. Странно живут некоторые из нас. …»

«… Нельзя сказать, что и со мной обращались милосердно, – всякий старался унизить и прижать меня как можно больнее – главный агент, просто агент, помощник, конторщик и старший писец.

Однако я не оставался в долгу даже перед старшим агентом: в ответ на его попреки и укоры я, выбрав удобное время, обрушивался на него целым градом ругательств:

– Идиот, болван, агентишка несчастный, чтоб тебя черти на сковородке жарили, кретин проклятый!

Курьезнее всего, что в ответ на это агент только улыбался и кивал согласно головой. …»

«Чудеса можно делать из-за чего-нибудь: из-за голода, честолюбия или из-за любви к женщине. … Однако я совершил однажды чудо, не будучи движим ни честолюбием, ни голодом, ни страстью к женщине. …»

«… – Тебе нужно непременно пойти к хироманту, – сказал мне дядя. – Он удивительно верно предсказывает настоящее, прошедшее и будущее… Мне, например, он предсказал, что я умру через 15 лет.

– Не могу сказать, чтобы это было «удивительно верно», – возразил я. – Подождем!

– Чего подождать?

– Да 15 лет. Если он окажется прав – так и быть, пойду к нему. …»

«В еженедельном журнале, в повести молодого беллетриста я вычитал следующее:

«Как хороши бывают предрассветные часы, когда вся природа готовится отойти ко сну, когда поля одеваются белой пеленой тумана и усталые, и истомившиеся за день крестьяне гонят свои стада лошадей и других животных на покрытые изумрудной зеленью пастбища под ласковые лучи утреннего солнца. В такие тихие закатные часы мне хочется думать о чем-то недостижимом, несбыточном».

Нужно ли говорить, что меня чрезвычайно возмутили эти странные сумбурные строки. Я поспешил пригвоздить автора к позорному столбу, чтобы отбить у него всякую охоту совать нос в то, что его не касается. …»

«До сих пор мне почти совсем не приходилось думать о жизни африканских дикарей… Занятый своими делами, я совершенно забыл об их существовании и имею основание утверждать, что их отношение ко мне носило такой же характер – полнейшего равнодушия.

Так мы жили: я – сам по себе, а дикари, под палящими лучами африканского солнца, – сами по себе.

Но однажды…»

«… Оправляя прическу, Луиза спросила любовника:

– Ты куда?

– В Авиньон.

– И я тоже.

Поезд подходил к вокзалу. …»

«… – Ирина, – прошептал он, обращаясь к героине, – у этого человека большая душа!

На моих глазах выступили слезы.

Я вообще очень чувствителен и не могу видеть равнодушно, даже если на моих глазах режут человека. …»

«… Однажды в старый дом, стоявший несколько десятков лет заколоченным, приехало семейство наследников владельца заколоченного дома.

Старый призрак, обитатель этого дома, совершенно опустившийся за время своего безделья и занимавшийся последнее время ловлей пауков и подмигиваньем из окна пробегавшим мимо дома трусливым мальчикам, теперь приободрился. …»

«… Меньшикову очень хотелось, чтобы Столыпин, хотя бы по случаю юбилея, пожал ему руку. Но старый, усталый мозг не знал – как это сделать?

Постояв минут десять у стола Столыпина, Меньшиков пустился на хитрость:

– А вы знаете – через три минуты будет дождь…

– Вечно ты, брат, чепуху выдумываешь, – проворчал Столыпин.

– Ей-богу. Хотите пари держать?

Простодушный Столыпин попался на эту удочку.

– Да ведь проиграешь, старая крыса?

Однако руку протянул. …»

«…– Просто я сейчас получила письмо от совершенно незнакомого мне господина. И представь себе – он изливается мне в своих чувствах.

– Просто дурак какой-нибудь, – сказал муж, выглядывая из-за газеты.

– Почему же дурак? Уж сейчас и дурак. Значит, и ты был дурак, когда в свое время изъяснялся в любви ко мне?

В голосе мужа зазвенела нотка искренности, когда он сказал:

– И я. …»