Скачать книги автора «Александр Алексеевич Богданов»

«…Я родился в 1874 г. в г. Пензе. Отец – из семинаристов – еще в молодости занялся частной адвокатурой, больше всего крестьянскими делами, и пользовался большой популярностью среди крестьян. Обстановка детства была исключительно благоприятна для развития художественного творчества. Из самых ранних впечатлений в памяти остались литературные вечера. Бабушка по матери, Александра Васильевна Астрова (рожд. Соловьева), была большой поклонницей Щедрина и рассказывала дословно на память его произведения. Дядя Евгений Андреевич (Евгений Соловьев) – впоследствии довольно известный марксистский критик. Брат Андрей, поэт, издал книгу стихов «Побеги». Мать, изумительно кроткая женщина, с мужеством выносившая всякие невзгоды, сочиняла стихи. Под руководством ее начал писать спаси и я, когда мне было лет восемь…»

«…Ветрами принесло туман…

В молочной мгле залив…

Понуро бродит Ван-Юн-Чан

По пляжу… Еле жив…

Вчера… сегодня – девять дней…

Угрюм, оборван, слаб…

На отмели волна светлей.

В лиловых валунах видней

Ракушка или краб…»

«…Сережа был единственным сыном Николая Кирилыча Казанцева, и с его потерей он почувствовал, как сразу сломалась главная ось всей его жизни. Теперь незачем вдруг стало посещать службу, заботиться о будущем, строить карьеру. Раз нет Сережи, то это никому не нужно…»

«…Поезд подходил к станции Бологое.

В третьем классе, по обыкновению, было душно, тесно и накурено. Пассажиры, успевшие перезнакомиться между собой, вели нескончаемую беседу.

Около самого выхода из вагона в дружной оживленной кучке сидели: белокровная болезненная женщина в нанковой рыжей коротайке и черном платочке, с ребенком на руках: плотный краснощекий мужичина в поддевке и ватном суконном картузе, – по-видимому, прасол; солдат с тремя медалями и Георгием; неопределенный господин в очках и строгий благообразный старик с библейской седой бородой, белыми пушинами бровей и длинными прядями волос, подстриженных почти у плеч. Старик походил на сектанта…»

«…Без разгиба мы работаем тайком,

Строим плотными колоннами свинец.

Наберем, сверстаем, снова разберем –

Что ни буква, то испытанный боец…

Близ завода мы работаем тайком…»

«…Осип Черенков бежал по полю крупными размашистыми шагами, перепрыгивая через черные узкие межи. Бурый праздничный азям путался в ногах и мешал свободе движений. Вспугнутый коростель с шумом метнулся в сторону, описав над низиной длинную дугу…»

«…Наш общий приятель художник Гриднев, человек много видевший и богатый житейским опытом, обладал двумя редкими качествами: с чисто женским любопытством он соединял удивительную способность быстро и легко подходить к людям, с которыми знакомился. Была в его душе какая-то притягивающая интимность, нравившаяся всем без исключения, и старикам, и молодежи, и в особенности женщинам. С большинством из нашего кружка Гриднев был в близких отношениях: ему поверяли сердечные тайны и нередко его же выбирали в качестве третейского лица при разных недоразумениях и спорах. Гриднев был доволен той ролью, которую играл среди нас, и за это в свою очередь платил нам рассказами, интересными уже тем, что в них мы старались угадать кого-нибудь из наших знакомых…»

«…Жизнь отца Герасима была радостна и легка.

Он священствовал в селе Суховедринке четвертый год. Приход попался богатый, причт – тихий и не кляузный, а – главное – матушка Антонина Васильевна, с которой он до свадьбы не сказал и двух слов, оказалась хорошей женой, не сварливой, не избалованной и во всем мужу послушной…»

«…Я – человек маленький и ничем не заметный. Вместе с своей женой, кроткой и синеглазой Анетой, снимаю скромную меблированную комнату, с полутемными окнами во двор, с затхлым коридором, шумными соседями справа, беспокойным писком детей слева, и с грязной вонючей лестницей…»

«…Были – юность, задор, бесшабашная отвага, ненасытная жажда смелых и сильных впечатлений. На каникулы Грацианов уезжал к отцу, заштатному дьячку, в деревню Порзовку, где в рабочее время помогал своим в хозяйстве, а свободные дни бродил по лесам, или хороводился до зари с деревенскими девками. Зимой – на Рождество и масленицу – охотился за волками, с топором за поясом и дрянным ружьишком, и один раз на удивление всей Порзовки приволок домой из лесного оврага живого волчонка, спасшись каким-то чудом от разъярённой волчицы…»

«…Пароход «Аскольд» стоял в Нижнем почти трое суток.

Время было ярмарочное, и матросы беспросыпу пьянствовали: бродили шумной ватагой по ярмарочной площади, смотрели «Петрушку», пили кислые щи в ларьках, позвякивали кисетами с серебром и рассыпали во все стороны весёлые шуточки и бурлацкую брань…»

«…Стояла глубокая осень, – мы сбились с дороги и без толку кружились под дождем по голым раскинутым на десятки верст полям. Наконец, – после долгих блужданий вымокшие и продрогшие мы въехали сперва на чьи-то гумна, – а потом в незнакомое село… Кругом – хотя было еще не поздно – жители уже спали; только на площади тускло маячили в полумраке огоньки большого пятиоконного дома…»

«…Мой дом просторен и велик.

Вокруг леса, овраги, горы.

У ног по мхам бежит родник,

Подснежники ласкают взоры.

Над головой не потолок

Лучами жалких люстр играет.

Нет, – лучшие огни зажёг

Мне мир… И звёздами сияет…»

«…Вот, за веющим туманом,

В очертаньях бледных дня,

Город грозно встал титаном…

Царство стали и огня,

Дымных горнов, труб, свистков,

Пара, стука молотков…»

«Кто добыл во тьме рудников миллионы?

Кто сталь для солдатских штыков отточил?

Воздвиг из гранита и мрамора троны,

В ненастье и холод за плугом ходил?..»

«Снег уже стаял, но весенние морозцы сковывают землю.

В ночную тишину падает надсаживающийся пьяный крик:

– Пота-а-пыч!.. А-а-ать? Пота-а-апыч!..»

«Никто не слышал, как в избе скрипнула дверь и вошел заиндевевший от мороза Крыга, громадный в своем недубленом коротком полушубке, сгорбившийся от постоянных забот. На обшарпанных кирпичах истопленной кизяками русской печи крепко спали ребятишки, прикрытые ветошью, на полатях, разметав голые руки по доскам, ворочалась и бредила жена Крыги – Авдотья…»

«Один раз в несколько десятков лет побережные жители Ладожского озера переживают тяжелое время. Как только апрельское солнце погонит снег из лесов, озеро вдруг переполняется водой и на сотни верст заливает окрестность. Зеленые пригорки, нивы, хутора и целые деревни стоят всю весну и лето погруженными в воду. В мелких болотцах по улицам и дорогам весело плещется плотва. С жадностью гоняются за ней хищные и прожорливые щуки. Леса затоплены. В зеркальных озерцах среди деревьев с гоготаньем плавают стаи уток и гагар…»

«Сколько лет было Акиму, никто не мог сказать, да и сам он не знал.

Хозяйка его умерла, дети выросли, и сам он одряхлел так, что не мог уже работать: только липовые лапотки плел. Семья жила вместе неразделенная, в одной избе, – но нужды с каждым днем не убывало, а прибавлялось.

Тяжело было смотреть Акиму на эту бедность, и он совестливо, с душевной болью принимал каждый кусок хлеба…»

«– Товарищ! Как вы на своей лекции очень уразумительно трудовое положение объяснили, то позвольте мне, неученому, по этому предмету еще с вами побеседовать. Пожалуйста, уж не откажите!.. Рекомендуюсь – Димитрий Чиркин, столарь из Горохова переулка. У меня в Гороховом переулке вроде как бы мастерская, а только правое настоящих я не охлопотал и работников не держу, а все больше сам. Потому чистая публика меня мало знает, кружусь около бедноты. Я, видите ли, учен сызмалетства больше железной линейкой да березовой клюшкой… Насчет правильности понятий, где черно, где бело, – не только имени-отчества, а даже простую хфамилию подписать едва могу. Где уж тут!..»

«С утра ненадолго поморосил мелкими слезками дождь. Но серое небо, сгустившее низко космы туч, не могло разогнать своей хмурью тех радостных настроений, которые охватили город.

Никогда еще до сих пор воздух не казался таким легким, никогда не дышалось так свободно и радостно, как сегодня.

Газетчики торопко перебегали с угла на угол и рассовывали покупателям пачку телеграмм и газет…»

«Учитель городского двухклассного училища Авенир Иваныч Горизонтов, после объявления манифеста 17 октября, очутился в положении слепого, которому сняли катаракт и он увидел вольный свет. Десять лет прожил он мирно со своей матушкой в провинциальном городке Курдюме, преподавая арифметику, числился на хорошем счету у начальства, утром аккуратно ходил на занятия, а по вечерам ухаживал за барышнями на городском бульваре…»

«Варвара с утра не в духе. Она сердито швыряет по раскаленной плите сковородкой, на которой жарится в подсолнечном масле нарезанная ломтиками картошка, – просыпала из бумажного картуза на пол соль – дурная примета – и, подбрасывая в топку мелкую щепу, все время вздыхает и ворчит сама с собой…»

«Щаповаловский сход волнуется… Разгоряченные крики, наполняющие душную сборную избу, все растут и сливаются в упорный гул. Даже бородатые старики, всегда молчавшие, теперь жмутся плотной стеной к столу, протискиваются вперед плечами и локтями и с надсадой, уходя всем своим нутром в каждое слово, кричат:

– Незачем выделять!.. На што ему земля?.. Все равно – пахать сам не станет, а Игошину продаст!..»