Скачать книги категории «Литература 19 века»

«Маленький Прошка всегда спал как убитый, и утром сестра Федорка долго тащила его с полатей за ногу или за руку, прежде чем Прошка открывал глаза.

– Вставай, отчаянный!.. – ругалась Федорка, стаскивая с полатей разное лохмотье, которым закрывался Прошка. – Недавно оглох, что ли? Слышишь свисток-от!..

– Сейчас… Привязалась! – бормотал Прошка, стараясь укатиться в самый дальний угол…»

«– Братцы, вот я! – весело крикнул Репей, выглядывая из земли зеленой почкой. – Ух, как долго я спал!.. Здравствуйте, братцы!

Когда он посмотрел кругом, то понял, почему никто не откликнулся: он выглянул из земли почти первый. Только кое-где еще начинали показываться зелененькие усики безымянной травки. Впрочем, у самого забора уже росла острая крапива, – эта жгучая дама являлась всегда раньше всех. Репей даже рассердился немного, что он опоздал…»

«Как известно, детское любопытство неистощимо и находит в себе обильную пищу даже там, где, кажется, уж решительно ничего нельзя найти. Например, какой интерес может представлять собой пустырь, поросший бурьяном и крапивой? Даже неприхотливые городские козлы не считали нужным сюда заглядывать, а между тем мы, школяры, не находили себе места лучше и, как воробьи, обыскали каждый уголок. Лучше этого пустыря для нас ничего не было, особенно осенью, когда выпадал первый снежок. Это был чудесный, единственный уголок…»

«Это случилось лет тридцать назад, и из трех участников экспедиции остался в живых только один я. Да, их, моих товарищей, уже нет, родной край далеко-далеко, и я часто вызываю мысленно дорогие тени моего детства и мысленно блуждаю в их обществе по родным местам, освященным воспоминаниями первой дружбы…»

В повести разработана популярная в литературе 1860 – 1880-х годов тема из жизни разночинной интеллигенции, в частности, выходцев из бедной части духовенства. К этой теме Мамин-Сибиряк обращался неоднократно.

Осенью 1816 года студент дублинского Тринити-колледжа Джон Мельмот приезжает в поместье своего умирающего дяди, готовясь вступить в права наследства. В завещании хозяина дома, среди прочего, содержится наказ уничтожить некую старинную рукопись, хранящуюся в его кабинете, и сжечь висящий над бюро мужской портрет с надписью «Дж. Мельмот, 1646», оригинал которого, согласно предсмертным словам старика, все еще жив… Так начинается одна из самых волнующих и страшных книг в литературе романтизма – «Мельмот Скиталец» (1820) английского писателя Чарльза Роберта Метьюрина. Этот оригинальный философский роман и один из ярчайших образцов европейской готической прозы повествует о трагической судьбе ирландского дворянина XVII столетия, который, будучи одержим «безграничным стремлением к запретному знанию», продал душу дьяволу и обрел дар всеведения, предвидения и сверхъестественного долголетия – дар, ставший его проклятием. В восприятии последующих читательских поколений книга Метьюрина, выйдя за пределы узких рамок «страшного» жанра, стала признанным шедевром мировой литературы.

«– Эх, отлично было бы закатить теперь в Шатрово, – говорил мой приятель Павел Иваныч Сарафанов, отдувая пар со своего блюдечка. – То есть, я вам наивно доложу, после спасибо скажете!.. Ведь теперь какое время… а? Каждый день дорог, а мы с вами сидим здесь в N*, – пыль, духота, жар…»

«Наступал уже дождливый осенний вечер, когда Сережка с матерью подходил в первый раз к фабрике. От вокзала за Невскую заставу они шли пешком. Мать едва тащилась, потому что страдала одышкой. Кроме того, ее давила дорожная котомка, сделанная из простого мешка. На улице уже зажигались фонари, мимо несколько раз пронеслась «паровая конка», пуская клубы дыма; фабрики смотрели на улицу сотнями ярко освещенных окон… Это было фабричное предместье Петербурга, вытянувшееся вверх по Неве на десять верст…»

«– Васька едет на дачу!.. – пронеслось по двору, где играли дети разных возрастов. – Васька едет!..

Это кричал взъерошенный мальчик лет восьми, выскочивший на двор, несмотря на холодный апрельский день, в одной рубахе, босиком и без шапки…»

«…Настоящее вешнее солнце освещало изрытый ухабами челябинский тракт. Степан шел стороной, выбирая места посуше. Встречные обозы имели самый жалкий вид: не было проезда ни на колесе, ни на полозьях. Воза с кладью сидели по нескольку часов то в пропитанном вешней водой снегу, то на голых местах, где чернела земля. Вся беда в том, что вешнее тепло ударило рано, недели за две до благовещенья. Раза два возчики останавливали Степана и просили помочь высадить завязнувший в снегу воз, – такому рослому мужику стоило только двинуть плечом. Степан молча подходил к телеге, пристраивался поудобнее, напирал плечом и только встряхивал головой – в нем не было силы… Возчики это чувствовали и с удивлением смотрели на обессилевшего мужика, которым впору было забор подпирать…»

«В нижней клети усторожской судной избы сидели вместе башкир-переметчик Аблай, слепец Брехун, беломестный казак Тимошка Белоус и дьячок из Служней слободы Прокопьевского монастыря Арефа. Попали они вместе благодаря большому судному делу, которое вершилось сейчас в Усторожье воеводой Полуектом Степанычем Чушкиным. А дело было не маленькое. Бунтовали крестьяне громадной монастырской вотчины. Узники прикованы были на один железный прут. Так их водили и на допрос к воеводе…»

«– Ну, а я за вами… – говорил Флегонт Флегонтович, тяжело вваливаясь в мою комнату. – Одевайтесь и едем.

– Куда?

– Говорю: одевайтесь… У меня и лошадь у ворот стоит…»

Писатель использовал в повести подлинный исторический факт, имевший место в первой половине прошлого века. В «Краткой летописи Нижнего Тагила», под рубрикой: «1821–1825 гг.», имеется следующая запись:

«По приказу Николая Никитича Демидова из заводских школ выбраны самые способные ученики и отправлены за границу для обучения в разных специальных учебных заведениях.

Во Франции обучались: Фотей Ильич Швецов, Николай Андреевич Рябов (горное дело); в Германии – Федор Филиппович Звездин (бронзовое и чугунное литье), Иван Яковлевич Никерин и Иван Андреевич Шмарин; в Швеции – Григорий Ильич Швецов (горная часть), Федор Петрович Шорин (тоже) и Александр Петрович Ерофеев (тоже); в Англии – Павел Петрович Мокеев и Ефим Александрович Черепанов и др.».

Повесть, описывает положение русских литераторов-поденщиков в пореформенную эпоху.

Дополнительный интерес придает беллетризованный "отчет" о похоронах известного русского критика и поэта Аполлона Григорьева (1822–1864).

Эпоха «великой смуты» – исторический фон романа «Димитрий Самозванец». Трагедия государства, трагедия народа и личностей, таких как Борис Годунов и его семья, – показаны ярко и правдиво.

Свой роман Ф.В.Булгарин создал на основе подлинных документов и исследований.

Впервые роман «Мазепа» увидел свет в Петербурге в 1833–1834 годах. Этот роман наряду с «Димитрием Самозванцем» Булгарина, а также с романами М. Н. Загоскина представляет собой одну из первых в России попыток создания исторического романа как жанра.

Первый русский полноценный роман "Иван Выжигин" (1829) – кульминация творчества Фаддея Венедиктовича Булгарина (1789–1859) Это плутовской роман с авторской идеей: "все дурное происходит от недостатков нравственного воспитания".

Кто только ни ругал эту историю похождений главного героя, который после многочисленных приключений превратился из нищего сиротки в наследника огромного состояния и княжеского титула. Но широкий читатель сразу оценил занимательный роман и, "говорят, не нарадуется им: так и рвет из рук в руки".

«В середине зимы 1799 года приехали мы в губернский город Казань. Мне было восемь лет. Морозы стояли трескучие, и хотя заранее были наняты для нас две комнаты в маленьком доме капитанши Аристовой, но мы не скоро отыскали свою квартиру, которая, впрочем, находилась на хорошей улице, называющейся «Грузинскою». Мы приехали под вечер в простой рогожной повозке, на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о квартире, долго стояли по бестолковости деревенских лакеев, – и я помню, что озяб ужасно, что квартира была холодна, что чай не согрел меня и что я лег спать, дрожа как в лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать также дрожала, но не от холода, а от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька…»

«Москвичи и черкесы» – под таким названием в 1846 году в Лейпциге на немецком языке вышел роман «Проделки на Кавказе» (автор Е. Хамар-Дабанов), повествующий о закулисных сторонах Кавказской войны. В России роман был опубликован в 1844 году; в том же году практически весь его тираж уничтожили. Ведь именно об этом произведении император Николай Первый сказал: «Мы ничего не знаем о Кавказе, а эта дама открывает нам глаза». А военный министр А. И. Чернышев был еще более категоричен: «Книга эта тем вреднее, что в ней – что строчка, то – правда!»

Что же вызвало такое негодование власть предержащих? Обличение некомпетентности, своеволия и продажности царской администрации, бездарности генералов, апломба офицеров. Автор поведал правду о Кавказской войне, ту самую правду, которая тщательно скрывалась. Тут и изуверство (другое слово трудно даже подобрать) начальника правого фланга Кавказской линии генерала Г. Х. Засса, приказавшего отрезать головы убитых черкесов. И многочисленные реляции о покорении десятков племен, главной целью которых были награды участникам экспедиций. И распространение лживых слухов о горцах.

Понятное дело, такая правда была нежелательна для военного руководства, многие лица которого узнали себя в персонажах произведения.

Роман «Проделки на Кавказе» в дореволюционной России больше не выходил. Он был переиздан только в 1986 году и за 35 лет стал библиографической редкостью.

О том, кто скрывался за псевдонимом Е. Хамар-Дабанов (Е. П. Лачинова, жена генерала Е. Е. Лачинова, служившего в Кавказском отдельном корпусе), читатель узнает из приложения к нашему изданию – статьи известного кавказоведа Е. Г. Вейденбаума, опубликованной в газете «Кавказ» (1901. № 13–14).

«Перед отъездом мы пошли проститься с одним из наших родственников, человеком пожилым, степенным, всеми уважаемым: у него во всю его жизнь была только одна страсть, про которую покойница – жена рассказывала таким образом: – Вот, примером сказать, Алексей Степаныч, уж чем не человек, и добрый муж, и добрый отец, и хозяин – все бы хорошо, если б не его несчастная слабость…»

…Платон Михайлович с усердием стал читать книги о первой материи, о душе солнца, о звездных духах. Среди прочих книг ему попалась одна любопытная рукопись. А были в ней – ни много ни мало – рецепты для вызывания духов. Дальше – больше. Мой приятель решил обручиться с Сильфидой…

"В сей повести читатели найдут опыт рассказа, основанного большею частию на финских поверьях".