Скачать книги категории «Литература 19 века»

«Почтовая кибитка поднялась по крутому косогору, влекомая парою больших, старых лошадей. Звенел колокольчик. Красивая женщина лет двадцати семи сидела в кибитке. Она была в сером полотняном ватерпруфе…»

«Лестов и Маша, которая сидит, занимаясь работою.

Лестов. Ну, скажи ж, Машенька, разжилась ли, разбогатела ль ты без меня и скоро ли откроешь свою модную лавочку? Такой пригоженькой и проворной девушке давно бы уж пора из учениц самой в мастерицы!

Маша. О сударь! я не довольно знатного происхождения…

Лестов. Как, чтоб содержать модную лавку?

Маша. А вы этим шутите? И тут также на породу смотрят; и если не называешься или мадам ла Брош, или мадам Бошар…»

Это дневник Жоржи Гаккета. Мальчика, который:

устроил, как мог, семейную жизнь своих трех сестер;

из-под стола кусал пастора за ногу под щипцами для сахара;

угнал поезд;

кричал старому, больному, богатому и глухому дядюшке в слуховую трубку все, что говорят о нем в доме;

улетел на воздушном шаре одного профессора,

и совершил еще множество подвигов.

Только одному Жоржи семейство Гаккетов может сказать спасибо за правду, одну только правду и ничего, кроме правды, благодаря чему тайное с роковой неизбежностью сделалось явным, враг трусливо бежит с поля – и все потому, что Жоржи денно и нощно старается быть хорошим мальчиком!

«Комната Джэка. На заднем плане две двери: левая входная, правая в комнату Чарлэя. В простенке буфет. В середине боковой левой кулисы балкон фонариком, дверь на который завешана портьерой. В середине правой кулисы окно. Направо стул, на нем дорожный мешок; письменный стол, корзина для бумаг. В середине круглый обеденный стол. По стенам развешаны фотографии, рапиры, перчатки для фехтования. На столах разбросаны книги, бумаги и проч. В буфете четыре бутылки шампанского, одна бутылка красного, одна бутылка виси, три стакана, графин с водой. На двух стульях на спинках салфеточки и в окно вид на университетский двор…»

«Просторная, красиво и со вкусом меблированная гостиная, обстановка выдержана в темных тонах. В средней стене широкое дверное отверстие с отдернутыми портьерами. В него видна следующая комната, поменьше, обставленная в том же стиле, как и гостиная. В правой стене гостиной дверь в переднюю; в левой стеклянная дверь, тоже с отдернутыми портьерами, в которую видна часть крытой веранды и осенняя зелень деревьев. Посреди гостиной овальный, покрытый скатертью, стол и вокруг него стулья. Впереди, у правой стены, широкая печь темного изразца, а возле нее кресло с высокой спинкой, мягкая скамеечка для ног и два пуфа. Дальше, в правом углу, угловой диванчик и круглый столик. Впереди, налево, несколько отступя от стены, диван. Около стеклянной двери пианино. По обеим сторонам двери в маленькую комнату по этажерке с безделушками из терракоты и майолики. В глубине второй комнаты диван, стол и несколько стульев. Над диваном портрет красивого старика в генеральском мундире. Над столом висячая лампа с колпаком молочного цвета. В гостиной повсюду букеты цветов: в вазах, стеклянных банках, а некоторые просто лежат на столах. Полы в комнатах устланы толстыми коврами. Утреннее освещение. Лучи солнца падают сквозь стеклянную дверь…»

«Гостиная фру Боркман; старинная роскошная, но уже поблекшая, выцветшая обстановка. В глубине открытая раздвижная дверь, ведущая на закрытую веранду с окнами и стеклянною дверью в сад; в окна и дверь видно, что в саду сумерки и валит хлопьями снег. У стены направо, впереди, большая старинная железная печка, в которой пылает огонь; подальше, в той же стене, входные двери из передней. В левой стене, впереди, окно, занавешенное плотными гардинами; подальше маленькая одностворчатая дверь. Между окном и дверью канапе с волосяной набивкой, без пружин; перед ним стол, покрытый ковровой скатертью.

На столе зажженная лампа под абажуром. У печки кресло с высокой спинкой. На канапе с вязаньем в руках сидит фру Боркман. Это пожилая дама, с холодным, надменным, точно застывшим лицом и прямой осанкой. Густые волосы ее сильно тронуты сединой, руки белые, прозрачные; одета в темное шелковое платье, когда-то очень элегантное, но теперь несколько поношенное и потертое; на плечи накинут большой шерстяной платок. Некоторое время она сидит прямо и неподвижно, погруженная в свое вязанье. Вдруг с улицы раздается звон бубенчиков проезжающих саней…»

«Скудно обставленная рабочая комната в доме Сольнеса. Налево двустворчатые двери в переднюю, направо дверь во внутренние комнаты. В задней стене открытая дверь в чертежную. Впереди налево конторка с книгами, бумагами и письменными принадлежностями. Возле двери в переднюю печка. В углу направо диван, перед ним стол и несколько стульев. На столе графин с водой и стакан. Впереди направо маленький столик; возле него качалка и кресло. На столе в углу, на конторке и в чертежной горят рабочие лампы. В чертежной сидят за столом Кнут Брувик и его сын Рагнар, занятые составлением планов и вычислениями. В кабинете за конторкой стоит Кая Фосли, занося что-то в гросбух. Кнут Брувик – худощавый старик с седыми волосами и бородой: на нем несколько поношенный, но опрятный черный сюртук и белый, слегка пожелтевший галстук; носит очки. Рагнар – лет тридцати, белокурый, сутуловатый, одет хорошо. Кая Фосли – молодая, девушка лет двадцати с небольшим, нежного сложения и несколько болезненного вида, тщательно одета и причесана; работает с зеленым глазным зонтиком. Все трое занимаются некоторое время молча…»

Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодой американской литературе «право гражданства» в сознании многоопытного и взыскательного европейского читателя, «первый посол Нового мира в Старом», по выражению У. Теккерея. Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений. В новеллах Ирвинг предстает как истинный романтик. Первый романтик, которого выдвинула американская литература.

Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодой американской литературе «право гражданства» в сознании многоопытного и взыскательного европейского читателя, «первый посол Нового мира в Старом», по выражению У. Теккерея. Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений. В новеллах Ирвинг предстает как истинный романтик. Первый романтик, которого выдвинула американская литература.

Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодой американской литературе «право гражданства» в сознании многоопытного и взыскательного европейского читателя, «первый посол Нового мира в Старом», по выражению У. Теккерея. Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений. В новеллах Ирвинг предстает как истинный романтик. Первый романтик, которого выдвинула американская литература.

Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодой американской литературе «право гражданства» в сознании многоопытного и взыскательного европейского читателя, «первый посол Нового мира в Старом», по выражению У. Теккерея. Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений. В новеллах Ирвинг предстает как истинный романтик. Первый романтик, которого выдвинула американская литература.

Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодой американской литературе «право гражданства» в сознании многоопытного и взыскательного европейского читателя, «первый посол Нового мира в Старом», по выражению У. Теккерея. Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений. В новеллах Ирвинг предстает как истинный романтик. Первый романтик, которого выдвинула американская литература.

Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодой американской литературе «право гражданства» в сознании многоопытного и взыскательного европейского читателя, «первый посол Нового мира в Старом», по выражению У. Теккерея. Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений. В новеллах Ирвинг предстает как истинный романтик. Первый романтик, которого выдвинула американская литература.

«…Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!.. Суди, говорю, сам, да суди беспристрастно! Я ищу справедливости; снисхожденья не надо; я не прошу снисхожденья!..»

«Однажды в Аспинвале, недалеко от Панамы, пропал без вести сторож с маяка. Случилось это во время бури, и все предполагали, что несчастный, должно быть, подошел к самому берегу скалистого островка, на котором стоит маяк, и набежавший вал снес его в море. Это предположение было тем более вероятно, что на следующий день не нашли его лодки, обыкновенно стоявшей тут же, у подножья маяка…»

«Осада мельницы», повесть выдающегося французского писателя Эмиля Золя, впервые вышла в составе сборника «Меданские вечера» в 1880 году. В произведении без прикрас показана война – ее бессмысленная жестокость противопоставляется чистой любви Франсуазы и Доминика и безмятежной красоте природы.

Произведение дается в дореформенном алфавите.

«Занавѣсъ поднимается – просимъ покорнѣйше!

Когда режиссеръ кукольной комедіи сидитъ передъ занавѣсомъ на подмосткахъ, чувство глубокой печали овладѣваетъ его душою при взглядѣ на обширную площадь Базара. Чего тутъ нѣтъ? Человѣчество ѣстъ и пьетъ напропалую; плачетъ и смѣется, куритъ, надуваетъ, пляшетъ, прыгаетъ и гудитъ на скрипкѣ. Забіяки даютъ подзатыльники другъ другу, площадные франты заглядываютъ подъ шляпки женщинъ, мошенники вытаскиваютъ платки, шарлатаны ревутъ передъ своими балаганами, ротозѣи глядятъ на мишурныхъ плясуновъ и размалеванныхъ паяцовъ, между-тѣмъ какъ промышленники чужой собственностью практикуются подъ открытымъ небомъ около джентльменскихъ кармановъ и дамскихъ ридикюлей. Вотъ вамъ истинный Базаръ Житейской Суеты, – мѣсто, конечно, не слишкомъ веселое; хотя шумное и разгульное. Взгляните на лица всѣхъ этихъ паяцовъ и актеровъ, когда они удаляются со сцены: Ѳомка Дуракъ смываетъ румяны съ своего лица и садится за столъ въ обществѣ своей жены и маленькаго пузыря, Ваньки Пуддинга…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

«Повѣсть наша завязла на нѣсколько мгновеній между великими событіями и лицами, и зацѣпилась, въ нѣкоторомъ родѣ, за полу всеобщей исторіи Европы. Орлы Наполеона Бонапарте вылетѣли изъ Прованса, гдѣ они усѣлись послѣ кратковременнаго пребыванія на Эльбѣ, и затѣмъ, перелетая съ кровли на кровлю, достигли наконецъ до высочайшихъ башень парижскаго собора Notre Dame; но кто бы могъ подумать, что эти благороднѣйшія птицы великихъ людей могутъ какъ-нибудь ненарокомъ заглянуть, съ позволенія сказать, на Россель-Скверъ, гдѣ человѣчество прозябаетъ спокойно, въ согласіи и мирѣ, не думая и не замѣчая, зачѣмъ, куда и для чего летятъ быстрокрылые орлы?..»

«Густой мрак и непроницаемая тьма скрывала до сих пор от взоров публики первоначальную историю общественной карьеры бессмертного Пикквика; но мрак исчезнет и темнота мигом превратится в ослепительный блеск, если читатель благоволит бросить пытливый взгляд на следующее вступление в деловые отчеты Пикквикского клуба, которыми издатель этих „Записок“ осмеливается начать свой подробнейший рапорт, представляя его на суд публики, как доказательство самого тщательного внимания и неутомимой усидчивости, с каковыми производились его исследования и разбирательства многосложных и разнообразных документов, вверенных его добросовестному труду…»

«Милостивые государи! Приступая к предмету толикой важности, я невольно робею, и проч… Если бы не одобрение некоторых любителей, и проч… Присутствие столь знаменитых слушателей внушает мне, и проч… Я употреблю все мои силы, и проч…; снисхождение… одобрение… желание… посильные труды… ваши указания… признательность… и проч., и проч., и проч. …»

«Старомодный сад раскинулся в самой середине патриархального Кента. Такого сада не одобрил бы ни один современный садовник, но, тем не менее, это сад благовонный и красивый и очень любимый его обладателем, который находится далеко за морем, пытаясь поправить состояние в австралийских золотых приисках, и вспоминает со многими тайными вздохами об этой единственной зеленой долине, которую он может назвать своим домом. Она была его домом сорок лет и домом его предков несколько столетий. Тяжело расстаться с таким местом, но Ричарду Редмайну пришлось взглянуть прямо в лицо этой печальной возможности…»

«Заходящее осеннее солнце золотило массивные стволы деревьев, венчавшие вершину одного из косогоров графства Суссекс.

Издали доносился глухой ропот морских волн, который смешивался с жалобным стоном сентябрьского ветра. По узкой тропинке на вершине косогора ходила взад и вперед молодая женщина в трауре, не сводя глаз с пылающего небосклона и блестевшего красноватым светом моря. Между кустами бегал мальчик лет семи, лишь иногда останавливаясь, чтобы сорвать желтые цветы, которые уже через пять минут топтал ногами. Из труб хижин, теснившихся в долине, поднимался дым, оживляя этот суровый ландшафт. На извилистой дороге, ведущей к горе, стоял небольшой фаэтон, запряженный парою резвых лошадок, ожидая гуляющих на вершине людей. Экипаж был тут около часа, а груму уже надоело ходить вокруг него и прислушиваться к полету куропаток да к изредка раздававшимся в лесу выстрелам какого-нибудь охотника…»

Книга также выходила под названием «Преступление капитана Артура».

«Родители уже лежали и спали, стенные часы однообразно тикали, за хлопающими окнами свистел ветер; комната по временам озарялась лунным сиянием. Юноша метался на постели и думал о незнакомце и его рассказах.

– Не сокровища так невыразимо привлекают меня, – говорил он себе самому, – жадность чужда моей душе: я мечтаю лишь о том, чтобы увидеть голубой цветок. Он неустанно занимает мои мысли, я не могу ни писать, ни думать о чем-либо другом. Я никогда не испытывал ничего подобного: точно все прежнее было сном, или точно я пронесся во сне в другой мир. В том мире, в котором я жил, никто бы не стал думать о цветах…»

Новелла Бальзака, относительно малоизвестная, а на самом деле одна из вершин его творчества.